Это перевод страницы, написанной на английском языке.

Свободные программы: свобода и сотрудничество

Запись речи, произнесенной в Нью-Йоркском университете в Нью-Йорке (штат Нью-Йорк) 29 мая 2001 года.

Есть также оригинал в текстовом виде и его оглавление.


Урецки. Я Майк Урецки. Я закончил Училище предпринимательства Штерна. Я также один из директоров Центра прогрессивной техники. От имени факультета Информатики я хочу приветствовать вас здесь. Я хочу сказать несколько слов перед тем, как передать слово Эду, который представит вам выступающего.

Университет — это место, где поощряются дебаты и ведутся интересные дискуссии. А в крупном университете дискуссии особенно интересны. И этот конкретный доклад, этот семинар, попадает как раз в разряд таких дискуссий. Я нахожу, что обсуждение открытого исходного текста особенно интересно. В том смысле... [смех]

Столмен. Я занимаюсь свободными программами. Открытый исходный текст — это другое движение. [смех, аплодисменты]

Урецки. Когда я в шестидесятых начал работать в этой отрасли, по сути все программы были свободны. И мы пошли по кругу. Они стали свободны, а потом производители программ, из необходимости расширять свой рынок, двинули их в другом направлении. Множество разработок, которые появились с персональными компьютерами, двигались по точно такому же кругу.

Есть один интереснейший французский философ, Пьер Леви, он говорит о движении в этом направлении, а также о движении в киберпространстве как связанном не только с техникой, но и с общественной перестройкой, политической перестройкой, ее приносят перемены в отношениях, которые улучшат благосостояние человечества. И мы надеемся, что этот диспут ведет нас в этом направлении, что этот диспут всколыхнет многие дисциплины, которые обычно мирно дремлют в университете. Мы ожидаем очень интересных дискуссий. Я передаю слово Эду.

Шонберг. Я Эд Шонберг с факультета Информатики Института Куранта. Позвольте мне поприветствовать всех пришедших сюда. В общем и в частности конферансье — это бесполезный аспект публичных выступлений, но в этом случае они в действительности полезны, как легко показал Майк, потому что конферансье, например, сказал ему, сделав неточные замечания, может позволить ему поправить и уточнить и [смех] ввести дискуссию в нужное русло.

Итак, позвольте мне как можно более кратко представить того, кто в этом не нуждается. Ричард — отличный пример человека, который, действуя на местном уровне, начал мыслить глобально, столкнувшись с проблемами недоступности исходного текста драйверов принтера в Лаборатории искусственного интеллекта много лет назад. Он развил состоятельную философию, которая заставила всех нас пересмотреть свои взгляды на то, как производятся программы, на то, что означает интеллектуальная собственность и на то, что в действительности представляет сообщество программного обеспечения. Позвольте мне поприветствовать Ричарда. [аплодисменты]

Столмен. Не одолжит ли мне кто-нибудь часы? [смех] Спасибо. Итак, я благодарю Microsoft за предоставление мне возможности [смех] быть на этой платформе. Несколько последних недель я чувствовал себя как автор, книга которого по стечению обстоятельств где-то запрещена [смех]. Только во всех статьях об этом приводится неверное имя автора, потому что Microsoft описывает GNU GPL как лицензию открытого исходного текста, и большинство публикаций в прессе это повторяют. Большинство людей (конечно, не по своей вине) просто не осознают, что наша работа никак не связана с открытым исходным текстом, что мы вообще проделали основную часть работы еще до того, как люди ввели выражение “открытый исходный текст” в обиход.

Мы участвуем в движении за свободные программы, и я собираюсь говорить о том, в чем состоит это движение, в чем его смысл, что мы сделали, и, поскольку мероприятие частично финансируется училищем предпринимательства, я остановлюсь немного подробнее, чем обычно, на связи свободных программ с предпринимательством, а также с другими сферами общественной жизни.

Так вот, кто-то из вас, может быть, никогда не писал программ для компьютеров, но вы, возможно, готовите. А раз вы готовите, если только вы не гений, вы, наверное, пользуетесь рецептами. А раз вы пользуетесь рецептами, то вам, наверное, доводилось получать копию рецепта от знакомого, который им поделился. И вам, наверное, доводилось — если вы только не совсем новичок — менять рецепт. Понимаете, в нем что-то указано, но вам не обязательно повторять это в точности. Можно опустить какие-то ингредиенты. Добавить грибы, потому что вы их любите. Положить меньше соли, потому что врач советовал вам урезать себя в этом — неважно, что именно. Можно даже вносить изменения побольше, если вы в этом понимаете. И если вы внесли изменения в рецепт, приготовили для своих приятелей, а им это понравилось, то не исключено, что кто-то из них спросит: “А можно мне списать рецепт?” И что вы тогда сделаете? Можно выписать версию рецепта с вашими изменениями и переписать ее для знакомого. Такого рода действия естественны для функционально полезных рецептов любого рода.

Так вот, рецепт очень похож на компьютерную программу. Компьютерная программа очень похожа на рецепт: ряд шагов, которые нужно сделать, чтобы получить какой-то желаемый для вас результат. Так что передать копию компьютерной программы знакомому так же естественно. Вносить изменения в нее, потому что работа, для выполнения которой она написана,— это не совсем то, что вам нужно. Кому-то она отлично подошла, но вам нужно сделать что-то другое. А когда вы ее изменили, она, скорее всего, будет полезна другим. Может быть, у них есть задачи, сходные с вашими. Так что они спросят: “А можно мне взять копию?” Конечно, если вы добрый человек, вы копию дадите. Так поступают все порядочные люди.

Итак, представьте, что было бы, если бы рецепты упаковывались в черные ящики. Вы не видите ингредиентов, которые там используются, не говоря уж о том, чтобы изменить их, представьте, что если вы делаете копию для знакомого, вас называли бы пиратом и старались упрятать в тюрьму. Это подняло бы волну возмущения всех тех, кто привык обмениваться рецептами. Но на это-то и похож мир несвободных программ. Мир, в котором общая порядочность в отношении других людей запрещена или не допускается.

Так вот, почему я это заметил? Я заметил это потому, что в семидесятые годы XX века мне посчастливилось стать частью сообщества программистов, которые обменивались программами. Так вот, это сообщество могло провести свою родословную практически к началу вычислительной техники. Однако в семидесятые годы XX века сообщество, где люди обменивались программами, было редкостью. К тому же это было что-то вроде крайнего случая, потому что в лаборатории, где я работал, вся операционная система была программой, которая разрабатывалась в нашем сообществе, и мы были готовы обмениваться любой ее частью с кем угодно. Любой мог свободно зайти, посмотреть, забрать копию и делать все, что ему было надо. В этих программах не было уведомлений об авторских правах. Сотрудничество было нашим образом жизни. И этому образу жизни ничто не угрожало. Мы не боролись за него. Нам не приходилось за это бороться. Мы просто так жили. И, как мы думали, мы просто стали бы так жить и дальше. Так что свободные программы были, но движения за свободные программы не было.

Но потом наше сообщество было разрушено рядом катастроф. В конце концов от него не осталось и следа. У компьютера PDP-10, на котором мы вели всю свою работу, кончилась техническая поддержка. Как вы знаете, наша система — Несовместимая система разделения времени — писалась с шестидесятых годов, так что ее писали на языке ассемблера. На нем обычно и писались операционные системы в шестидесятых. Так что, конечно, язык ассемблера идет под одну конкретную архитектуру компьютера; когда ее перестают поддерживать, вся твоя работа идет прахом — от нее нет никакого проку. Это-то с нами и случилось. Лет двадцать работы нашего сообщества пошли прахом.

Но перед тем как это произошло, у меня был опыт, который подготовил меня, помог мне понять, что делать, помог подготовиться к тому, чтобы понять, что делать, когда это произойдет, потому что в какой-то момент из Xerox в Лабораторию искусственного интеллекта, где я работал, передали лазерный принтер, это был превосходный подарок, потому что до этого ни у кого за пределами компании Xerox лазерных принтеров не было. Принтер работал очень быстро, печатал по странице в секунду, был превосходен во многих отношениях, но он был ненадежен, потому что на самом деле это был скоростное копировальное устройство, переделанное в принтер. А, как вы знаете, копировальные устройства зажевывают бумагу, но рядом есть человек, чтобы поправить ее. Принтер зажевывал бумагу, но никто этого не видел. Он останавливался надолго.

Ну вот, у нас была мысль, как решить эту проблему. Доработать принтер так, чтобы каждый раз, когда принтер затыкается, машина, которая им управляет, сообщала об этом нашей многопользовательской машине, а та — пользователям, которые ждали распечатку, понимаете, чтобы она просила их пойти поправить бумагу в принтере. Потому что как только они узнали бы, что в принтере заело бумагу, конечно, если ждешь распечатку и узнаешь, что принтер заткнулся, конечно, ты не будешь сидеть и ждать до скончания веков, ты пойдешь и поправишь.

Но тут мы зашли в тупик, потому что программа, которая управляла этим принтером, не была свободна. Она поставлялась с принтером в виде одного только исполняемого файла. Исходного текста у нас не было; в Xerox не желали нам его дать. Так что, несмотря на наши навыки программирования — ведь мы же написали свою собственную систему разделения времени — мы никак не могли добавить эту возможность в программу принтера.

И нам оставалось только страдать и ждать. На то, чтобы получить распечатку, уходил час или два, потому что машину заклинивало большую часть времени. И только изредка — ты ждешь час, думая: “Ладно, там заедает. Подожду час и пойду за своей распечаткой”. А потом ты видишь, что все это время он стоял и никто его не поправил. Так что ты его поправляешь и ждешь еще полчаса. А когда приходишь опять, ты видишь, что его опять заело — раньше, чем до тебя дошла очередь. Три минуты печатал, тридцать — стоял. Просто злость берет. Но хуже всего, что мы знали, что могли бы это исправить, но кто-то из эгоизма не давал нам это сделать, мешал нам улучшить программу. Так что, конечно, мы ощущали некоторое негодование.

А потом я услышал, что у кого-то в университете Карнеги-Меллона есть копия этой программы. Так что я побывал там, пошел к нему в контору и сказал: “Привет, я из MIT. Можно мне получить исходный текст программы для принтера?” А он ответил: “Нет, я обещал не давать вам его”. [смех] Я опешил. Я был так... я так разозлился, и я не знал, чем отплатить за это. Мне оставалось только повернуться и выйти вон. Наверное, я хлопнул дверью. [смех] Потом я думал об этом, потому что я осознал, что был свидетелем не просто отдельного перегиба, а общественного явления, которое было важно и затрагивало массу людей.

Это было... для меня... мне повезло, я только коснулся этого, но другим приходилось постоянно жить внутри всего этого. Так что я долго думал об этом. Понимаете, он обещал отказываться сотрудничать с нами — его коллегами из MIT. Он предал нас. Но не только нас. Скорее всего, и вас тоже [указывая на одного из слушателей]. И, скорее всего, и вас тоже [указывая на другого] [смех]. И, наверное, и вас тоже [указывая на третьего]. Вероятно, он предал большинство людей в этой аудитории — может быть, за исключением немногих, кто к 1980 году еще не родился. Потому что он обещал отказываться от сотрудничества почти со всем населением планеты Земля. Он подписал договор о неразглашении.

Так вот, это было мое первое прямое столкновение с договором о неразглашении, оно дало мне важный урок — урок был важен, потому что большинство программистов проходят мимо него. Понимаете, я впервые столкнулся с договором о неразглашении, причем я был жертвой. Я и вся моя лаборатория были жертвами. А урок состоял в том, что у договоров о неразглашении есть жертвы. Они не невинны. Они не безвредны. Большинство программистов впервые сталкиваются с договором о неразглашении, когда их приглашают подписать такой договор. И всегда есть соблазн — какая-то выгода, которую они получают, когда подписывают это. Так что они выдумывают отговорки. То они говорят: “Ну, ему все равно ни за что не получить копию, почему бы мне не присоединиться к заговору, который лишает его этого?” То они говорят: “Все так делают. Кто я такой, чтобы идти против этого?” То они говорят: “Если я не подпишу, подпишет кто-то другой”. Всевозможные отговорки, чтобы усыпить собственную совесть.

Но когда кто-то пригласил меня подписать договор о неразглашении, моя совесть уже была чувствительна. Она помнила, как я злился, когда кто-то обещал не помогать мне и всей моей лаборатории решить нашу проблему. И я не мог развернуться и сделать то же самое кому-то другому, кто не сделал мне ничего плохого. Понимаете, если бы кто-то просил меня обещать не обмениваться какой-то полезной информацией с ненавистным врагом, я бы согласился. Понимаете? Если кто-то сделал что-то плохое, он этого заслуживает. Но посторонние — они мне ничего плохого не сделали. Чем они заслужили такое обращение? Нельзя позволять себе плохо обращаться со всем и каждым, иначе вы станете паразитом общества. Так что я сказал: “Большое спасибо за то, что предложили мне этот замечательный пакет программ. Но я не могу принять его с чистой совестью на условиях, которые вы диктуете, так что я обойдусь без него. Большое спасибо”. Таким образом, я никогда заведомо не подписывал договоров о неразглашении общеполезной технической информации, такой как программы.

Так вот, есть другие виды информации, которые поднимают другие этические вопросы. Например, есть персональные данные. Понимаете, если бы хотели поговорить со мной о том, что происходило между вами и вашим любовником, и просили бы меня никому не говорить — понимаете, я мог бы хранить — я мог бы согласиться хранить это между нами, потому что это не общеполезная техническая информация. По крайней мере, скорее всего, не общеполезная. [смех]

Едва ли — хотя это и возможно — вы раскроете мне какую-то сказочную технику секса, [смех] и тогда я буду ощущать нравственный долг [смех] передать это остальному человечеству, чтобы каждый мог получить от этого пользу. Так что мне бы пришлось сделать оговорку в обещании, понимаете? Если это просто подробности о том, кто чего хочет и кто на кого злится — то, что показывают в мыльных операх,— это я могу хранить между нами, но если знание чего-то может принести колоссальную пользу человечеству,— этого я скрывать не должен. Понимаете, назначение науки и техники заключается в выработке полезной информации для человечества, чтобы люди могли лучше прожить свою жизнь. Если мы обещаем скрывать эту информацию — если мы держим ее в секрете — то мы предаем цели нашей деятельности. Итак, я решил, что не должен этого делать.

Но тем временем мое сообщество разрушилось, это действовало разрушающе и поставило меня в плохое положение. Понимаете, вся Несовместимая система разделения времени устарела, потому что PDP-10 устарела, так что я никак не мог продолжать работу в качестве разработчика операционной системы по-прежнему. Для этого нужно было быть частью сообщества, которое пользовалось программами сообщества и улучшало их. Такой возможности больше не было, и это поставило меня перед нравственным выбором. Что мне было делать? Самая очевидная возможность потребовала бы идти против решения, которое я принял. Самым очевидным было приспособиться к изменениям, происходящим в мире. Согласиться, что положение изменилось и что я просто вынужден отказаться от своих принципов и начать подписывать договоры о неразглашении для несвободных операционных систем, а скорее всего и писать несвободные программы. Но я осознал, что в этом случае я мог бы получать удовольствие от программирования и зарабатывать деньги — особенно если бы я делал это не в MIT — но в конце своей карьеры я оглянулся бы назад и сказал, что я прожил жизнь, воздвигая стены, которые разделяли людей, и мне стало бы стыдно.

Так что я поискал чего-то другого, и одна альтернатива была очевидной. Я мог бы покинуть отрасль программирования и заняться чем-то другим. Так вот, у меня не было других заметных специальных навыков, но я уверен, что мог бы стать официантом. [смех] Не в модном ресторане (туда бы меня не взяли), [смех] но я мог бы поступить куда-нибудь официантом. От многих программистов я слышал: “Те, кто нанимает программистов, требуют этого, этого и этого. Если я этого не буду делать, я умру с голоду”. Буквально так. Ну, понимаете, будучи официантом, с голоду вы не умрете. [смех] Так что такой опасности вообще-то нет. Но — и это важно, так сказать, потому что иногда можно оправдать что-то, что вредит другим, говоря, что в противном случае мне будет еще хуже. Понимаете, если бы вам на самом деле пришлось умирать с голоду, это оправдывало бы написание вами несвободных программ. [смех] Если кто-то приставил вам к виску пистолет, то я бы сказал, это простительно. [смех] Но я нашел способ выжить, не делая чего-то неэтичного, так что такого оправдания у меня не было. Все-таки я осознавал, что жизнь официанта мне не очень-то по вкусу, а мои навыки разработчика операционных систем пропадут зря. Мои навыки не употреблялись бы во вред. При разработке несвободных программ мои навыки употреблялись бы во вред. Если бы других поощряли жить в мире несвободных программ, мои навыки употреблялись бы во вред. Так что лучше пустить их по ветру, чем употребить во вред, но все же это не очень-то хорошо.

Так что по этим причинам я решил поискать другую альтернативу. Что может делать разработчик операционных систем, чтобы улучшить ситуацию, чтобы мир стал лучше? И я понял, что разработчик-то операционных систем и нужен. Проблема выбора существовала для меня и для всех других потому, что все доступные операционные системы для современных компьютеров были несвободны. Свободные операционные системы были для старых, устаревших компьютеров, правильно? Так что современные компьютеры — если вы хотели получить современный компьютер и работать с ним, вас принуждали к несвободной операционной системе. Итак, если бы разработчик операционных систем написал другую операционную систему и сказал: “Приходите все и обменивайтесь этим; добро пожаловать!” то это дало бы всем способ решить дилемму, дало бы другую альтернативу. Итак, я осознал, что могу что-то сделать, чтобы решить проблему. У меня были именно те навыки, которые нужны, чтобы решить ее. И это было самое полезное приложение моей жизни, какое только я мог себе вообразить. И это была проблема, которую никто другой не пытался решить. Так что я чувствовал, что избран, что должен работать над этим. Если не я, то кто? Так что я решил, что разработаю свободную операционную систему или умру, пытаясь написать ее — от старости, конечно. [смех]

Итак, конечно, мне нужно было решить, какая это должна быть операционная система. Нужно было принять некоторые конструктивно-технические решения. По ряду причин я решил сделать систему совместимой с Unix. Во-первых, я только что наблюдал, как одна операционная система, которую я обожал, устарела, потому что была написана для одного конкретного вида компьютеров. Я не хотел, чтобы это повторилось. Нам нужна была переносимая система. Так вот, Unix была переносима. Так что если бы я повторил структуру Unix, у меня были бы все шансы сделать систему, которая тоже будет переносимой и работоспособной. И еще, почему [неразборчиво] быть совместима с ней в деталях. Дело в том, что пользователи терпеть не могут несовместимых изменений. Если бы я просто разработал систему так, как мне больше всего нравилось — я получил бы, разумеется, огромное удовольствие — я сделал бы то, что несовместимо. Понимаете, детали бы отличались. Так что если бы я написал систему, пользователи сказали бы мне: “Ну, все это славно, но несовместимо. На переход надо потратить уйму работы. Мы не можем пускаться в такие хлопоты только для того, чтобы пользоваться этой системой вместо Unix, так что мы останемся под Unix”. Вот что они бы сказали.

Так вот, если я хотел создать сообщество, в котором были бы люди,— люди, которые пользовались бы этой свободной системой и пожинали плоды свободы и сотрудничества,— мне нужно было создать систему, которой люди стали бы пользоваться, систему, на которую им было бы легко перейти, которая не создавала бы с самого начала непреодолимого препятствия. Так вот, совместимость снизу вверх с Unix и определила непосредственные конструктивные решения, потому что Unix состоит из множества частей и все они сообщаются по протоколам, которые более или менее документированы. Так что если вам нужна совместимость с Unix, вам придется заменить каждую часть, одну за другой, с совместимой частью. Так что остаются конструктивные решения внутри одной части, и их может принимать впоследствии тот, кто решить написать эту часть. Это не обязательно определять с самого начала.

Так что нам оставалось только подыскать называние для системы, чтобы приступить к работе. Так вот, мы, хакеры, всегда подбираем для программ забавные или противные названия, потому что в размышлениях о том, как люди будут дивиться на название, заключается половина удовольствия от написания программ. [смех] И у нас была традиция рекурсивных сокращений, в которых говорится, что программа, которую пишешь, сходна с какой-то существующей программой. Можно дать название-рекурсивное сокращение, в котором говорится: это не та программа. Так, например, в шестидесятых и семидесятых годах было множество текстовых редакторов Tico, и они обычно назывались “такой-сякой Tico”. Потом один остроумный хакер назвал свой редактор “Tint”, что значит “Tint Is Not Tico (Tint — это не Tico)”. Это было первое рекурсивное сокращение. В 1975 году я разработал текстовый редактор Emacs, и появилось множество имитаций Emacs, и многие из них назывались “такой-сякой Emacs”, но один из них назывался “Fine”, то есть “Fine Is Not Emacs (Прекрасный — это не Emacs)”, был Sine, то есть “Sine Is Not Emacs (Синус — это не Emacs)”, и Eine, то есть “Eine Is Not Emacs (Eine — это не Emacs)”, и MINCE, то есть “Mince Is Not Complete Emacs (Фарш — это не полный Emacs)” [смех] Это была урезанная имитация. А потом Eine был почти полностью переписан, и новая версия называлась Zwei, то есть “Zwei Was Eine Initially (Zwei первоначально был Eine)”. [смех]

Так что я подыскивал рекурсивное сокращение, которое расшифровывалось бы как “Что-то — это не Unix”. Вот я перебрал все 26 букв и обнаружил, что ни одно из них не дает слова. [смех] Угу, попробуем по-другому. Я сделал стяжение. Так у меня вышло бы трехбуквенное сокращение, “Что-то — не Unix”. Вот я перебирал буквы и набрел на слово “GNU” — слово “GNU” — забавнейшее слово в английском языке. [смех] То, что надо. Разумеется, забавно оно потому, что согласно словарю, оно произносится как “new (новый)”. Понимаете? И вот почему на нем так часто строится игра слов. Давайте я поясню. Это название животного, которое обитает в Африке. А в африканском произношении был щелкающий звук. [смех] Может быть, и он сейчас там есть. И вот когда европейские колонисты, когда они туда добрались, они и не подумали учиться этому щелкающему звуку. Они просто опустили его и стали писать “G”, что означало “вообще-то здесь должен быть еще один звук, который мы не произносим”. [смех] Так что вечером я отбываю в Южную Африку, я их очень просил найти кого-нибудь, кто мог бы научить меня произносить эти щелкающие звуки, [смех] чтобы я знал, как правильно произносить “GNU”, когда это животное.

Но когда это название нашей системы, правильное произношение — “ге-ну” — произносится с четким “G”. Если вы говорите о “новой” операционной системе, вы запутаете людей, потому что мы работаем над ней уже 17 лет, так что она больше не новая. [смех] Но она до сих пор остается и всегда останется “GNU” — независимо от того, сколько людей называют ее по ошибке “Linux”. [смех]

И вот в январе 1984 года я уволился из MIT, чтобы приступить к написанию частей GNU. Однако они были так любезны, что позволили мне продолжать пользоваться их оборудованием. И в это время я думал, что мы напишем все эти части, сделаем полную систему GNU, а потом скажем: “Приходите и берите ее”, а люди станут ею пользоваться. Но вышло по-другому. Первые части, которые я написал, были просто равноценными заменами, с меньшим числом ошибок, каких-то частей Unix, но они не были чем-то сногсшибательным. Никто в особенности не хотел получить и установить их у себя. Но потом, в сентябре 1984 года, я приступил к написанию GNU Emacs, это была моя вторая реализация Emacs, и к началу 1985 года она заработала. Я мог пользоваться им для всех моих правок, что было немалым подспорьем, потому что я был не намерен учиться пользованию VI, редактора Unix. [смех] Итак, до того времени я редактировал на какой-то другой машине и сохранял файлы по сети, чтобы тестировать их. Но когда GNU Emacs заработал достаточно хорошо, чтобы я мог им пользоваться, он стал также — другие тоже захотели им пользоваться.

Так что мне нужно было выработать детали распространения. Конечно, я выложил копию в анонимный каталог FTP, и этого было достаточно для тех, кто в сети. Они могли просто вытащить файл архива, но в 1985 году многие программисты не были в сети. По электронной почте мне присылали сообщения: “Как мне получить копию?” Мне нужно было решить, как я буду им отвечать. Ну, я мог бы сказать: “Я хочу тратить свое время на написание новых программ GNU, а не на запись магнитных лент, так что найдите, пожалуйста, знакомого, у которого есть Интернет и который захочет достать это и записать вам на ленту”. Я уверен, люди рано или поздно, так сказать, находили бы каких-то знакомых. Они получали бы копии. Но у меня не было работы. У меня до сих пор не было работы с самого моего ухода из MIT в январе 1984 года. Итак, я искал какой-то способ, которым я мог бы зарабатывать деньги своей работой над свободными программами, так что я организовал предприятие на базе свободных программ. Я объявил: “Вышлите мне 150 долларов, и я пришлю вам по почте ленту с Emacs”. И заказы начали капать. К середине года они поступали небольшим потоком.

Я получал 8 или 10 заказов в месяц. И если бы понадобилось, я мог бы прожить на одни эти деньги, потому что я всегда жил скромно. По сути я живу, как студент. И мне это нравится, потому что деньги не диктуют мне, что делать. Я могу делать то, что считаю важным для себя. Это дало мне свободу делать то, что казалось стоящим того, чтобы это делать. Так что старайтесь не дать себя затянуть во все эти дорогостоящие привычки, связанные с образом жизни типичных американцев. Потому что если с вами это случится, то люди с деньгами станут диктовать вам, что вам делать со своей жизнью. Вы не сможете заняться тем, что для вас важнее всего.

Итак, это было прекрасно, но меня обычно спрашивали: “Почему вы говорите, что это свободные программы, когда это стоит 150 долларов?” [смех] Ну, они задавали этот вопрос, потому что их сбивала с толку многозначность английского слова “free”. Одно значение относится к цене, а другое указывает на свободу. Когда я говорю о свободных программах, я указываю на свободу, а не цену. Так что думайте о вольной речи, а не о бесплатном пиве. [смех] Так вот, я не стал бы посвящать столько лет своей жизни тому, чтобы гарантировать, что программисты получат меньше денег. Это не было моей целью. Я программист и сам не прочь получать деньги. Я не... а следовательно, этика одна для всех. Я не против того, чтобы и другой программист получал деньги. Я не хочу, чтобы цены были низкими. Проблема совсем не в этом. Проблема в свободе. Свободе для каждого, кто пользуется программами, все равно, программист это или нет.

И тут мне надо дать вам определение свободных программ. Мне лучше добраться до каких-то настоящих подробностей, понимаете, потому что когда говорят: “Я за свободу”, это ничего не значит. Есть столько разных свобод, за которые можно выступать, и они противоречат друг другу, так что на самом деле политический вопрос состоит в том, каковы важнейшие свободы — свободы, которые мы должны гарантировать каждому.

И вот здесь я дам свой ответ на этот вопрос в конкретной сфере пользования программами. Программа свободна для вас, конкретного пользователя, если у вас есть следующие свободы:

  • Во-первых, свобода ноль — свобода выполнять программу в любых целях, каким вам угодно образом.
  • Свобода один — свобода помогать себе, изменяя программу под свои нужды.
  • Свобода два — свобода помогать своему ближнему, распространяя копии программы.
  • Свобода три — свобода помогать строить свое сообщество, публикуя улучшенную версию, чтобы другие могли извлекать пользу из вашей работы.

Если у вас есть все эти свободы, программа свободна, для вас — и это очень важно. Вот почему я формулирую это так. Причины я объясню потом, когда буду говорить о Стандартной общественной лицензии GNU (GNU GPL), но сейчас я объясняю, что такое свободные программы, это более простой вопрос.

Итак, свобода ноль вполне очевидна. Если вам не позволено даже выполнять программу, как вам угодно, это чертовски ограничительная программа. Но на деле большинство программ дают вам по меньшей мере свободу ноль. И свобода ноль следует, юридически, из свободы один, два и три — так устроено авторское право. Так что свободы, отличающие свободные программы от типичных программ,— это свободы один, два и три, так что я скажу подробнее о них и о том, почему они важны.

Свобода один — свобода помогать себе, изменяя программы под свои нужды. Это может означать исправление ошибок. Это может означать добавление новых возможностей. Это может означать перенос на другую вычислительную систему. Это может означать перевод всех сообщений об ошибках на язык навахо. Любое изменение, которое вам понадобится — вы должны быть вольны его внести.

Так вот, очевидно, что профессиональные программисты могут очень действенно применять эти свободы, но не только они. Любой человек с достаточно высоким уровнем умственного развития может научиться немного программировать. Понимаете, есть трудные задачи, а есть легкие, и большинству людей не нужно учиться столько, чтобы решать трудные задачи. Но многие могут научиться решать легкие задачи, так сказать, точно так же, как 50 лет назад многие и многие американцы учились ремонтировать автомобили, это позволило США использовать во Второй мировой войне моторизованную армию и победить. Так что очень важно, чтобы было много любителей.

А если вы человек из народа и вообще не хотите учиться технике, это может означать, что у вас есть много знакомых и вам нередко удается услужить им. [смех] Кто-то из них может оказаться программистом. Так что вы можете попросить одного из своих знакомых программистов: “Не подготовите ли вы для меня это изменение? Не добавите ли эту возможность?” Так что пользу от этого может получать множество людей.

Так вот, если у вас нет этой свободы, это приводит к практическому, материальному вреду для общества. В результате вы становитесь заложником своих программ. Я рассказывал, как это выглядит применительно к лазерному принтеру. Понимаете, он работал у нас отвратительно, а мы не могли исправить это, потому что были заложниками своих программ.

Но это сказывается также на нравственности. Понимаете, если компьютер постоянно выводит из себя, а люди им пользуются, их жизнь становится безысходной, а если они пользуются им на работе, их работа становится тягостной; они станут ее ненавидеть. И, так сказать, люди защищают себя от волнений, решая не обращать внимание. Так что появляются люди с мыслями: “Ну, сегодня я появился на работе. Больше от меня ничего не требуется. Если я не могу продвинуть дело, мне на это наплевать, пусть у начальства голова болит”. А когда это происходит, это плохо для этих людей и для общества в целом. Итак, вот свобода один, свобода помогать себе.

Свобода два — свобода помогать своему ближнему, распространяя копии программы. Так вот, для существ, которые могут мыслить и учиться, обмен полезными знаниями представляет фундаментальный акт дружбы. Когда эти существа пользуются компьютерами, этот акт дружбы принимает форму обмена программами. Друзья обмениваются друг с другом. Они помогают друг другу. Такова природа дружбы. И этот дух доброй воли — дух помощи своему ближнему, добровольной — представляет важнейший ресурс общества. Именно им отличается общество, в котором можно жить, от дикого леса, в котором все воюют против всех. Крупнейшие религии мира признавали это на протяжении тысячелетий, они явным образом старались поощрять этот дух.

Когда я ходил в детский сад, воспитатели старались приучать нас к этому — к духу обмена — подталкивая нас к таким действиям. Они понимали, что если мы делаем это, мы учимся. Так что они говорили: “Если ты принес в школу сласти, ты не должен съедать их один; нужно поделиться с другими детьми”. Наше обучение, общество было организовано, чтобы приучать к этому духу сотрудничества. А почему это нужно делать? Потому что люди отдаются сотрудничеству не полностью. Это часть человеческой природы, одна из многих. Так что если вы хотите улучшить общество, вам приходится работать над поощрением духа обмена. Понимаете, он никогда не дойдет до 100%. Это можно понять. Люди должны заботиться и о себе. Но если мы как-то увеличим это, нам всем будет лучше.

Сегодня, с точки зрения правительства США, учителя должны делать в точности противоположное. “А, Джонни, ты принес в школу программу. Ладно, не обменивайся ей. Нет-нет. Обмениваться плохо. Это значит, что ты пират”.

Что они имеют в виду, когда говорят “пират”? Они говорят, что помощь своему ближнему нравственно эквивалентна нападению на корабль. [смех]

Что сказали бы об этом Будда или Христос? Хорошо, выберите своего любимого религиозного вождя. Я не знаю, может быть, Менсон сказал бы что-то другое. [смех] Кто знает, что сказал бы Л. Рон Хаббард? Но...

Аудитория. [неразборчиво]

Столмен. Конечно, он умер. Но они так не считают. Что?

Аудитория. И другие тоже умерли. [смех] [неразборчиво] Чарльз Менсон тоже умер. [смех] Они умерли, Христос умер, Будда умер...

Столмен. Да, это верно. [смех] Так что я думаю, в этом отношении Л. Рон Хаббард не хуже других. [смех] Как бы то ни было [неразборчиво]

Аудитория. Л. Рон всегда пользовался свободными программами — они освободили его от Загу. [смех]

Столмен. Все равно, я думаю, что это-то и есть самое важное, почему программы должны быть свободны: мы не можем позволить себе загрязнение важнейшего ресурса общества. Правда, это не физический ресурс, это не чистый воздух и не чистая вода. Это психосоциальный ресурс, но он точно так же реален, от него в нашей жизни зависит очень и очень многое. Понимаете, наши действия влияют на мысли других людей. Когда мы говорим окружающим: “Не обменивайтесь друг с другом”, если они нас слушаются, у нас получается воздействие на общество, нехорошее воздействие. Это свобода два, свобода помогать своему ближнему.

Да! И между прочим, если у вас нет этой свободы, это не просто наносит этот вред психосоциальному ресурсу общества, это приводит также к издержкам — практическому, материальному вреду. Если у программы есть владелец и он устраивает дело так, что каждому пользователю приходится платить, чтобы пользоваться программой, то некоторые скажут: “Что ж, я обойдусь без нее”. А это издержки, преднамеренно внесенные издержки. А в программах, конечно, интересно то, что меньшее число пользователей не означает, что нужно сделать меньше продукта. Понимаете, если меньше людей покупает автомобили, можно делать меньше автомобилей. Это экономия. В производство автомобилей можно вкладывать, а можно не вкладывать ресурсы. Так что можно сказать, что неплохо, когда у автомобиля есть цена. Это не позволяет людям уделять понапрасну много ресурсов на изготовление автомобилей, которые и не нужны. Но если бы каждый новый автомобиль не требовал никаких ресурсов, в снижении производства автомобилей не было бы ничего хорошего. Ну, для физических объектов, конечно, таких как автомобили, изготовление каждого дополнительного экземпляра всегда будет требовать ресурсов.

Но для программ это не верно. Копию может сделать кто угодно. Это элементарно. Это не отнимает ресурсов, кроме незначительного количества электроэнергии. Так что экономить нечего, мы не станем расходовать лучше никакой ресурс, если наложим на применение программ это финансовое затруднение. Часто встречаются люди, которые принимают экономику, следствия экономической аргументации, основанные на предположениях, которые для программ не выполняются; они пытаются перенести их из других сфер жизни, где эти предположения, может быть, справедливы, а заключения могут быть верны. Они просто берут заключения и считают, что они верны и для программ, в то время как их аргументация в случае программ ни на чем не основана. Предположения в этом случае не выполняются. Очень важно проверить, как вы приходите к заключению и на каких предположениях оно основано, чтобы понять, в каких случаях это заключение может быть верно. Итак, это свобода два, свобода помогать своему ближнему.

Свобода три — свобода помогать строить свое сообщество, публикуя улучшенную версию программы. Мне часто говорили: “Если программа свободна, то за работу над ней никто не получит денег, кто же над ней будет работать?” Ну, конечно, они путали два значения слова “свободный”, так что в основе их рассуждений было недопонимание. Но во всяком случае, такова была их теория. Сегодня мы можем сопоставить эту теорию с эмпирическим фактом, мы видим, что сотням людей платят за составление свободных программ, и свыше сотни тысяч занимаются этим на общественных началах. Над свободными программами у нас работает множество людей, по самым разнообразным причинам.

Когда я впервые выпустил GNU Emacs — первую часть системы GNU, которой люди по-настоящему захотели пользоваться — и когда у него стали появляться пользователи, через какое-то время я получил сообщение, в котором говорилось: “По-моему, я нашел в исходном тексте ошибку, вот исправление”. И другое: “Вот программа для новой функции”. И еще исправление ошибки. И еще новая функция. И еще, и еще, пока они не стали сыпаться на меня таким потоком, что уже на то, чтобы пользоваться всей той помощью, которую я получал, требовалось много труда. У Microsoft такой проблемы нет. [смех]

Впоследствии на это явление обратили внимание. Понимаете, в восьмидесятых годах XX века многие из нас думали, что свободные программы, может быть, не будут так хороши, как несвободные, потому что у нас не будет денег, чтобы платить людям. И, конечно, такие как я, кто ценил свободу и сообщество, говорили: “Ну, а мы все равно будем пользоваться свободными программами”. Свобода стоит небольшой жертвы в техническом смысле. И тут люди стали замечать, примерно в девяностом году, что наши-то программы лучше. Они были эффективнее, надежнее, чем несвободные альтернативы.

В начале девяностых кто-то нашел экспериментальный способ оценивать надежность программ. Он сделал вот что. Он взял несколько наборов сопоставимых программ, которые выполняли одну и ту же работу — в точности одну и ту же работу — в разных системах. Потому что существовали определенные основные Unix-подобные утилиты. И работа, которую они выполняли, имитировала более или менее одно и то же, либо они следовали спецификации POSIX, так что они были одинаковы в аспекте работы, которую они выполняли, но они разрабатывались разными людьми, их писали независимо. Программы были разные. Так что они сказали: “Что же, мы возьмем эти программы, прогоним через них случайные данные и померим, насколько часто они будут падать или зависать”. Итак, они померили это, и самым надежным набором программ были программы GNU. Все коммерческие альтернативы, которые были несвободными программами, были менее надежны. Итак, он опубликовал это и рассказал всем разработчикам, а через несколько лет он повторил эксперимент с последними версиями и получил тот же результат. Версии GNU были самые надежные. Люди — знаете, есть онкологические клиники и скорая помощь, которые пользуются системой GNU, потому что она так надежна, а надежность для них очень важна.

Как бы то ни было, есть даже группа людей, которые подчеркивают это конкретное достоинство как причину, главную причину, по которой пользователям должно быть разрешено делать все эти вещи и по которой у них должны быть эти свободы. Если вы меня слушали, то вы заметили, вы видели, что я, выступая от лица движения за свободные программы, я говорю о этических вопросах, о том, в какого рода обществе мы хотим жить, каким должно быть хорошее общество, а также о практических, материальных выгодах. Важно и то, и другое. Так считает движение за свободные программы.

Та, другая группа людей — называемая движением за открытый исходный текст — они указывают только на практические выгоды. Они отрицают, что это дело принципа. Они отрицают, что у людей есть право на свободу обмениваться со своим ближним, понимать, что делает программа и править ее, если им это не нравится. Однако они говорят, что позволять людям делать это полезно. Так что они приходят в компании и говорят им: “Знаете, вы могли бы заработать больше, если бы дали людям делать это”. Итак, как вы понимаете, до какой-то степени они ведут людей в том же направлении, но по совершенно другим, по принципиально другим философским причинам.

Потому что по самому глубокому вопросу, понимаете, по этическому вопросу эти два движения расходятся. Понимаете, в движении за свободные программы мы говорим: “У вас есть право на эти свободы. Вам не должны мешать делать это”. В движении за открытый исходный текст говорят: “Да, они могут не давать вам делать это, если захотят, но мы попытаемся убедить их снизойти до того, чтобы позволить вам делать это”. Так вот, они внесли вклад — они убедили определенное число предприятий выпустить в нашем сообществе существенные количества программ в качестве свободных. Так что они, движение за открытый исходный текст, внесли существенный вклад в наше сообщество. И таким образом, мы вместе работаем над практическими проектами. Но в философском плане у нас колоссальное разногласие.

К сожалению, именно движение за открытый исходный текст получает основную поддержку предпринимателей, так что большинство статей о нашей работе говорит о ней как об открытом исходном тексте, и многие по неведению полагают, будто все мы являемся частью движения за открытый исходный текст. И вот поэтому-то я упоминаю об этом различии. Я хочу, чтобы вы знали, что движение за свободные программы, которое дало жизнь нашему сообществу и разработало свободную операционную систему, все еще существует — и мы по-прежнему отстаиваем эту этическую философию. Я хочу, чтобы вы об этом знали, чтобы по незнанию не ввести кого-то другого в заблуждение.

А также чтобы вы могли задуматься о собственной позиции.

Понимаете, ваше дело, какое движение поддерживать. Вы можете соглашаться с движением за свободные программы и моими взглядами. Вы можете соглашаться с движением за открытый исходный текст. Вы можете не соглашаться ни с тем, ни с другим. Свою позицию по этим политическим вопросам определяете вы.

Но если вы согласны с движением за свободные программы — если вы понимаете, что здесь есть проблема, в том, что люди, чья жизнь контролируется и направляется решением, заслуживают права голоса в этом решении — то я надеюсь, вы скажете, что вы согласны с движением за свободные программы, и один из способов сделать это — пользоваться выражением “свободные программы” и просто помогать людям узнать, что мы существуем.

Итак, свобода три очень важна как с практической, так и психосоциальной стороны. Если у вас нет этой свободы, это приводит к практическому материальному вреду, потому что это сообщество не развивается и мы не можем делать эффективные надежные программы. Но это приводит также к психосоциальному вреду, это сказывается на духе научного сотрудничества — идее, что мы совместно работаем для прогресса человеческого знания. Понимаете, научный прогресс крайне нуждается в людях, способных работать друг с другом. И хотя в наши дни вы часто видите, что каждая небольшая группа ученых действует так, как будто происходит война со всеми другими группами ученых и инженеров. А если они не делятся друг с другом, они держат все при себе.

Итак, вот три свободы, которые отличают свободную программу от типичной программы. Свобода один — свобода помогать себе, внося изменения под свои нужды. Свобода два — свобода помогать своему ближнему, распространяя копии. А свобода три — свобода помогать строить свое сообщество, внося изменения и публикуя их для использования другими людьми. Если у вас есть все эти свободы, программа для вас свободна. Так вот, почему я определяю это в отношении конкретного пользователя? Свободна ли программа для вас? [указывая на человека из аудитории] Свободна ли программа для вас? [указывая на другого человека из аудитории] Свободна ли программа для вас? [указывая на другого человека из аудитории] Да?

Аудитория. Объясните, пожалуйста, различие между свободами два и три. [неразборчиво]

Столмен. Ну, они, конечно, связаны, потому что если у вас вообще нет свободы распространять, то у вас, конечно, нет свободы распространять измененную версию, но это разная деятельность.

Аудитория. А.

Столмен. Свобода два — это вот что: вы делаете точную копию и вручаете ее своим знакомым, чтобы ваш знакомый мог этим пользоваться. Или, может быть, вы делаете точные копии и продаете их куче людей, и тогда они могут этим пользоваться.

Свобода три — это когда вы делаете улучшения — или по крайней мере думаете, что это улучшения, а некоторые могут с вами согласиться. Вот и вся разница. Да, кстати, одна принципиальная деталь. Свободы один и два требуют, чтобы у вас был доступ к исходному тексту. Потому что изменять программу в двоичном виде крайне трудно. [смех] Даже простейшие изменения, например вывод даты четырьмя цифрами, [смех] если у вас нет исходного текста. Итак, по веским практическим причинам доступ к исходному тексту является предпосылкой, необходимостью для свободной программы.

Итак, почему я определяю это с точки зрения того, является ли программа свободной для вас? Дело в том, что иногда одна и та же программа может быть свободной для одних и несвободной для других. Так вот, это может казаться парадоксальным, но позвольте мне показать на примере, как это происходит. Очень большим примером — может быть, самым большим в истории — этой проблемы стала система X Window, разработанная в MIT и выпущенная под лицензией, которая делала ее свободной программой. Если вы получали версию из MIT с лицензией MIT, у вас были свободы один, два и три. Для вас эта программа была свободной. Но среди тех, кто получил копии, были различные производители компьютеров, которые распространяли системы Unix, и они внесли в X изменения, необходимые для работы на их системах. Понимаете, может быть, всего лишь несколько тысяч строк из сотен тысяч строк X. А потом они компилировали это, вставляли двоичные файлы в свою систему Unix и распространяли по тому же самому договору о неразглашении, что и остальную систему Unix. А потом эти копии получили миллионы людей. У них была система X Window, но не было ни одной из этих свобод. Она не была свободной программой для них.

Итак, парадокс был в том, что то, является ли X свободной, зависело от того, где производится измерение. Если измерение проводилось на группе разработчиков, вы сказали бы: “Я наблюдаю все эти свободы. Это свободная программа”. Если вы проводили измерения среди пользователей, вы сказали бы: “Эге, у большинства пользователей этих свобод нет. Это не свободная программа”. Так вот, те, кто разработал X, не считали это проблемой, потому что их целью была просто популярность, по сути, самомнение. Им нужен был большой профессиональный успех. Они хотели чувствовать: “О, нашими программами пользуется много людей”. И это было верно. Их программами пользовалось много людей, но у них не было свободы.

Так вот, если бы в проекте GNU то же самое случилось с программами GNU, это было бы провалом, потому что нашей целью было не просто стать популярными; нашей целью было дать людям свободу, поощрять сотрудничество, позволить людям сотрудничать. Помните, ни в коем случае не принуждать к сотрудничеству с кем бы то ни было, но гарантировать, что всем разрешено сотрудничать, что у всех есть свобода сотрудничать, если они пожелают. Если бы миллионы людей работали с несвободными версиями GNU, это вовсе не было бы успехом. Все вывернулось бы наизнанку.

Итак, я искал способ предотвратить это. Метод, который я нашел, называется “авторским левом”. Он называется так потому, что это вроде как взять авторское право и перевернуть его с ног на голову. [смех] Юридически работа авторского лева основана на авторском праве. Мы пользуемся существующим авторским правом, но используем его совсем в других целях. Вот что мы делаем. Мы говорим: “На эту программу распространяется авторское право”. И, разумеется, по умолчанию это значит, что ее запрещено копировать, распространять или изменять. Но затем мы говорим: “Вы уполномочены распространять копии этого. Вы уполномочены изменять это. Вы уполномочены распространять измененные и расширенные версии. Правьте это, как вам угодно”.

Но есть условие. И, конечно, из-за этого-то условия мы все это и затеваем — чтобы можно было наложить условие. Согласно условию, когда бы вы ни распространяли что бы то ни было, что содержит любую часть этой программы, вся та программа должна распространяться под теми же самыми условиями, не больше и не меньше. Так что вам можно править программу и распространять измененную версию, но когда вы это делаете, те, кто получает это от вас, должны получить ту же самую свободу, которую вы получили от нас. И не просто в отношении частей — извлечений, которые вы скопировали из нашей программы — но и в отношении других частей этой программы, которые они получили от вас. Вся эта программа целиком для них должна быть свободна.

Свободы изменять и перераспространять эту программу становятся неотчуждаемыми правами — это понятие из Декларации независимости. Мы гарантируем, что эти права не могут быть у вас отняты. И, конечно, конкретная лицензия, которая содержит идею авторского лева — это Стандартная общественная лицензия GNU, о которой много спорят, потому что она имеет силу сказать нет тем, кто стал бы паразитом нашего общества.

Есть много людей, которые не ценят идеалы свободы. И они с радостью взяли бы работу, которую мы проделали, и воспользовались бы ею как отправной точкой, чтобы распространять несвободную программу, искушая людей отказываться от свободы. А в результате — так сказать, если мы позволим это делать — мы разрабатывали бы эти свободные программы и нам постоянно приходилось бы конкурировать с улучшенными версиями своих собственных программ. Занятие не из приятных.

И многие также чувствовали — понимаете, я желаю отдать свое время на благо сообщества, но почему я должен отдавать его этой компании, для улучшения несвободной программы этой компании? Понимаете, некоторые, может быть, даже не считают это злом, но они хотят, чтобы им платили, если они станут этим заниматься. Лично я предпочел бы вообще этим не заниматься.

Но обе эти группы людей — и те, которые, как я, говорят: “Я не хочу помогать этой несвободной программе завоевывать плацдарм в нашем сообществе”, и те, кто говорят: “Разумеется, я бы работал на них, но тогда пусть они мне платят” — и у тех, и у других есть серьезная причина пользоваться Стандартной общественной лицензией GNU. Потому что это говорит компании: “Вам нельзя просто взять мою работу и распространять ее без свободы”. В то время как лицензии без авторского лева, такие как лицензия X Windows, такое допускают.

Итак, вот большая разница между двумя категориями свободных программ — с точки зрения лицензий. Есть программы, которые помещены под авторское лево так, что лицензия защищает свободу программы для каждого пользователя. А есть программы без авторского лева, для которых допускаются несвободные версии. Кто-то может взять эти программы и срезать свободу. Вы можете получить такую программу в несвободной версии.

И эта проблема сегодня существует. До сих пор есть несвободные версии X Windows, применяемые в наших свободных операционных системах. Есть даже аппаратура, которая практически не поддерживается, кроме как в несвободой версии X Windows. И это серьезная проблема нашего сообщества. Тем не менее я не сказал бы, что X Windows — это плохо, так сказать. Я бы сказал, что разработчики не сделали всего возможного, что могли бы сделать. Но они выпустили большое количество программ, которыми мы все могли бы пользоваться.

Понимаете, есть большая разница между несовершенством и злом. Есть много градаций добра и зла. Нам нужно сопротивляться соблазну сказать, что если вы не делаете абсолютно все возможное, то вы не хороши. Понимаете, люди, которые разработали X Windows, внесли большой вклад в наше сообщество. Но они могли бы сделать кое-что еще лучшее. Они могли бы поместить части программы под авторское лево и предотвратить распространение другими этих отказывающих в свободе версий.

Ну вот, тот факт, что Стандартная общественная лицензия GNU защищает вашу свободу, применяет авторское право для защиты вашей свободы, является, бесспорно, причиной нынешних нападок на нее со стороны Microsoft. Видите ли, Microsoft очень хотела бы, чтобы ей можно было взять все тексты, которые мы написали, и вложить их в несвободные программы, чтобы кто-нибудь сделал какие-то улучшения или даже просто несовместимые изменения, им только этого и надо. [смех]

Понимаете, при том влиянии на рынок, каким пользуется Microsoft, им не нужно делать лучше, чтобы их версия заняла место нашей. Им просто надо сделать ее другой и несовместимой. А потом поместить ее каждому на рабочий компьютер. Так что GNU GPL им ужасно не нравится. Потому что GNU GPL не дает им сделать это. Она не допускает тактики “освой и расширь”. В ней сказано, что если вы хотите обмениваться нашими текстами в своих программах, то вы можете делать это. Но вам придется обмениваться, и на тех же условиях. Изменениями, которые вы вносите, нам должно быть позволено обмениваться. Так что это двустороннее сотрудничество, то есть сотрудничество настоящее.

Многие компании — даже такие большие, как IBM и Hewlett-Packard — согласны пользоваться нашими программами на таком основании. IBM и Hewlett-Packard вносят существенные улучшения в программы GNU. И они разрабатывают другие свободные программы. Но Microsoft этого не желает, так что они заявляют, что предприятия просто не могут работать с GPL. Ну, если IBM, Hewlett-Packard и SUN не предприятия, то они, может, и правы. [смех] Потом я вернусь к этому.

Мне нужно закончить исторический обзор. Понимаете, мы в 1984 году решили не просто написать какие-то свободные программы, но сделать что-то более систематическое: разработать операционную систему, которая была бы полностью свободной. Так что это значило, что мы должны писать одну часть, потом еще одну, потом еще одну. Конечно, мы всегда искали коротких путей. Работа была очень большой, говорили, что мы никогда не сможем ее завершить. А я думал, что у нас был по меньшей мере шанс завершить ее, но, разумеется, имело смысл поискать коротких путей. Так что мы не прекращали поисков. Есть ли какая-то программа, которую написал кто-то другой, а нам можно было бы ее адаптировать, вставить ее сюда, и таким образом, нам не нужно было бы писать ее заново? Например, система X Window. Да, она не была под авторским левом, но она была свободной, так что мы смогли ею воспользоваться.

Так вот, я с первого дня хотел заложить в GNU оконную систему. Я написал пару оконных систем в MIT до того, как приступил к работе над GNU. Так что, хотя в Unix в 1984 году оконной системы не было, я решил, что в GNU она будет. Но мы так и не добрались до написания оконной системы GNU, потому что появилась X. И я сказал: “Чудненько! Одной большой работой меньше. Мы возьмем X”. Так что я сказал как-то так: “Давайте возьмем X, вставим в систему GNU и сделаем так, чтобы другие части GNU, так сказать, работали с X, когда следует”. И мы находили другие программы, написанные другими людьми, такие как система верстки TeX, кое-какие библиотечные программы из Беркли. На тот момент существовала Unix Беркли, но эта программа не была свободной. Эти библиотечные программы изначально происходили из другой группы в Беркли, экспериментировавшей с плавающей точкой. И таким образом, мы продолжали, мы увязывали эти части.

В октябре 1985 года мы основали Фонд свободного программного обеспечения. Так что обратите внимание, что проект GNU появился раньше. Фонд свободного программного обеспечения появился потом, почти через два года после объявления о проекте. А Фонд свободного программного обеспечения — это благотворительная организация, которая собирает фонды на содействие свободе обмена и модификации программ. И в восьмидесятых годах XX века одним из главных вложений наших фондов была оплата труда людей, которые писали части GNU. И важнейшие программы, такие как командный интерпретатор и библиотека Си, были написаны таким образом, а также части других программ. Так была написана программа tar, совершенно необходимая, хотя вовсе не впечатляющая. [смех] По-моему, так был написан GNU grep. И таким образом мы продвигались к намеченной цели.

К 1991 году не хватало только одной серьезной части, и это было ядро. Так вот, почему я отложил ядро? Наверное, потому, что не так важно в каком порядке вы это делаете, во всяком случае, с технической точки зрения. Вам все равно нужно сделать все это. А частично потому, что я надеялся, что мы сможем найти заготовку ядра где-то еще. И мы ее нашли. Мы нашли Mach, который разработали в университете Карнеги-Меллона. Это было не целое ядро; это была нижняя половина ядра. Так что нам надо было написать верхнюю половину, но я представлял себе, так сказать, вещи вроде файловой системы, сетевых программ и так далее. Но работая под Mach, они выполнялись по сути как пользовательские программы, что должно было облегчить отладку. Можно отлаживать настоящим отладчиком уровня исходного текста, работающим параллельно. И вот я думал, что так мы сможем сделать эти более высокоуровневые части ядра за короткое время. Но вышло по-другому. Оказалось, что эти асинхронные многопотоковые процессы, рассылающие друг другу сообщения, очень трудно отлаживать. А у системы на базе Mach, от которой мы отталкивались, была ужасная отладочная среда, она была ненадежна, там были различные проблемы. Нам понадобились долгие годы, чтобы заставить ядро GNU работать.

Но к счастью, нашему сообществу не пришлось дожидаться ядра GNU. Потому что в 1991 году Линус Торвальдс разработал другое ядро, названное Linux. И он взял старомодную монолитную структуру, и оказалось, что его ядро заработало у него быстрее, чем наше у нас. Так что может быть, это одна из ошибок, которую я сделал: решение о структуре. Как бы то ни было, поначалу мы не знали о Linux, потому что он с нами никогда не связывался, чтобы поговорить об этом. Хотя он о проекте GNU знал. Но он сделал объявление другим людям в других местах сети. И таким образом, другие люди выполнили работу по сочетанию Linux с остальной системой GNU, чтобы получить полную операционную систему, по существу, чтобы сделать комбинацию GNU плюс Linux.

Но они не осознавали, что они делают. Понимаете, они говорили: “У нас есть ядро — посмотрим, какие еще части можно найти, чтобы присоединить к ядру”. Так что они посмотрели — и вот те на, все, что им нужно, уже имелось. “Вот так удача! — сказали они. [смех] Все уже на месте. Все, что надо, можно найти. Давайте просто возьмем все эти разные штуки, сложим вместе и получим систему”.

Они не знали, что большая часть из того, что они нашли, было частями системы GNU. Так что они не осознавали, что с помощью Linux они заполняют пробел в системе GNU. Они думали, что берут Linux и делают из нее систему. Так что они назвали это системой Linux.

Аудитория. [неразборчиво]

Столмен. Что? Не слышу.

Аудитория. [неразборчиво]

Столмен. Нет, это просто не... так сказать, это провинциально.

Аудитория. Но это большая удача, чем находка X и Mach?

Столмен. Верно. Разница в том, что люди, разработавшие X и Mach, не задавались целью сделать полную операционную систему. Такая цель была только у нас. И наша-то колоссальная работа и воплотила систему в жизнь. Ведь мы сделали большую часть системы, чем любой другой проект. Это не случайно, потому что те люди — они написали полезные части системы. Но они делали это не потому, что хотели завершить систему. У них были другие причины.

Так вот, те, кто разработал X — они думали, что разработка сетевой оконной системы станет хорошим проектом, и так оно и было. И вышло так, что это помогло нам сделать хорошую свободную операционную систему. Но это не то, на что они рассчитывали. Об этом они даже не думали. Это вышло случайно. Случайная польза. Так вот, я не говорю, что то, что они сделали, плохо. Они выполнили крупный проект по разработке свободных программ. Это хорошо. Но у них не было далеко идущих планов. Эти планы были в проекте GNU.

И, таким образом, именно мы — каждый кусочек, который не был выполнен кем-то другим — его делали мы. Потому что мы знали, что без него у нас не будет полной системы. И даже если это было совершенно скучно и неромантично, например tar или mv. [смех] Мы это делали. Или ld, в нем нет ничего захватывающего — но я его написал. [смех] И ведь я прилагал усилия, чтобы он обходился минимумом дискового ввода-вывода, чтобы он был быстрее и обрабатывал более крупные программы. Но, так сказать, мне нравится делать работу как следует. Но делал я это не потому, что у меня были блестящие идеи о том, как улучшить ld. Делал я это потому, что нам нужна была программа, которая была бы свободной. И мы не могли рассчитывать, что это сделает кто-то другой. Так что нам приходилось делать это или искать кого-то, кто бы это сделал.

Так вот, хотя на тот момент тысячи людей из разных проектов внесли вклад в эту систему, есть один проект, благодаря которому эта система существует, и это проект GNU. Система в основном является системой GNU, с последующим добавлением многого другого.

Итак, однако практика обозначения системы как “Linux” была большим ударом по проекту GNU, потому что мы, как правило, не получаем признания за то, что мы сделали. Я думаю, Linux, ядро, представляет очень полезный экземпляр свободной программы, и я могу сказать о нем только хорошее. Но, ладно, вообще-то я могу найти, что сказать о нем и плохого. [смех] Но в основном я буду говорить о нем хорошее. Однако практика обозначения системы GNU как “Linux” — это просто ошибка. Я хотел бы попросить вас сделать небольшое усилие, необходимое, чтобы называть систему “GNU/Linux” и таким образом помогать нам получать свою долю признания.

Аудитория. Вам нужна эмблема! Достаньте плюшевую зверушку! [смех]

Столмен. Это у нас есть.

Аудитория. Да ну?

Столмен. У нас есть животное — гну. [смех] Ну, все равно. Так что да, когда вы рисуете пингвина, рисуйте рядом гну. [смех] Но давайте оставим вопросы на потом. Мне нужно пройти еще много.

Итак, почему меня это так волнует? Так сказать, почему я думаю, что вас стоит беспокоить и создавать у вас, допустим, понижать меня в ваших глазах, [смех] чтобы поднять вопрос о признании? Потому что, так сказать, некоторые, когда я это делаю, некоторые думают, что это из-за того, что я хочу потешить свое я, верно? Я же не говорю... я не прошу называть систему “Столменикс“, верно? [смех] [аплодисменты]

Я прошу вас называть ее GNU, потому что я хочу, чтобы проект GNU получал признание. А на это есть очень конкретная причина, которая гораздо важнее, чем получение кем-то признания, самого по себе. Понимаете, в наши дни, если вы оглядитесь в нашем сообществе, большинство из тех, кто говорит о нем и пишет о нем, никогда не упоминают GNU, и они никогда не упоминают и об этих целях, о свободе — об этих политических и социальных идеалах. Потому что все это исходит из GNU.

Идеи, связанные с Linux — философия совсем другая. В основном это аполитичная философия Линуса Торвальдса. Так что когда люди считают, что вся система — это Linux, они, как правило, думают: “Так, должно быть, все это началось с Линуса Торвальдса. На его-то философию мы и должны обратить пристальное внимание”. А когда они слышат о философии GNU, они говорят: “А, это такой идеализм, это должно быть страшно непрактично. Я пользователь Linux, а не пользователь GNU” [смех]

Какая ирония! Если бы только они знали! Если бы они знали, что система, которая им нравится — или, в некоторых случаях, от которой они просто без ума — это воплощение нашей идеалистической политической философии.

Им не обязательно соглашаться с нами. Но у них по крайней мере был бы повод относиться к этому серьезно, обдумать это как следует, опробовать. Они поняли бы, какое отношение это имеет к их жизни. Понимаете, если бы они осознали: “Я пользуюсь системой GNU. Вот философия GNU. Эта философия — причина, по которой система, которая мне очень нравится, существует”. Они по крайней мере рассмотрели бы это с более широких позиций. Это не значит, что все с этим согласятся. Люди думают разное. Это нормально. Так сказать, люди сами должны составлять свое мнение. Но я хочу, чтобы эта философия получала пользу от признания результатов, которых она достигла.

Если вы оглянетесь в нашем сообществе, вы увидите, что почти везде учреждения называют систему “Linux”. Понимаете, репортеры по большей части называют ее “Linux”. Это нечестно, но они это делают. Это по большей части говорят компании, которые упаковывают систему. Да! А большинство этих репортеров, когда пишут статьи, они обычно не смотрят на это как на политическую проблему или как на социальную проблему. Они обычно рассматривают это как чисто деловой вопрос — какие компании будут более или менее успешны, а это же довольно незначительный вопрос для общества. А если вы посмотрите на компании, которые упаковывают систему GNU/Linux, чтобы люди ею пользовались, ну, большинство из них называют ее “Linux”. И все они добавляют туда несвободные программы.

Понимаете, в GNU GPL говорится, что если вы берете тексты, какой-то текст из программы под GPL, и добавляете другой текст, чтобы сделать более крупную программу, то вся эта программа должна выпускаться под GPL. Но вы могли бы поместить другие отдельные программы на тот же диск (любого вида: жесткий диск или компакт-диск), и у них могут быть другие лицензии. Это считается простым сборником и по существу в отношении простой передачи двух программ кому-то в одно и то же время мы никаких требований выдвигать не можем. Так что вообще-то не верно — мне жаль, что это не верно — что если компания использует программу под GPL в продукте, то весь продукт должен быть свободной программой. Это не... это не заходит настолько... настолько далеко. Это целая программа. Если есть две раздельные программы, которые сообщаются друг с другом на расстоянии вытянутой руки — скажем, пересылкой сообщений друг другу — то они юридически раздельны, в общем. И вот эти компании, добавляя несвободные программы в систему, внушают пользователям, философски и политически, очень плохую мысль. Они говорят пользователям: “Пользоваться несвободными программами можно. Мы даже закладываем их сюда как  добавку”.

Если вы заглянете в журналы о применении системы GNU/Linux, заглавие большинства из них выглядит как “То или се с Linux”. Так что они в большинстве случаев называют систему “Linux”. И они забиты рекламой несвободных программ, с которыми вы могли бы работать в системе GNU/Linux. Так вот, у всей этой рекламы есть общая часть. Они говорят: “Несвободные программы для вас полезны. Настолько полезны, что вы могли бы даже заплатить, чтобы получить их”. [смех]

И они называют это “пакеты с добавочной ценностью”, а это говорит об их ценностях. Цените, дескать, практическое удобство, а не свободу. А я не согласен с этими ценностями, так что я называю их “пакетами с вычтенной свободой”. [смех] Потому что если вы установили свободную операционную систему, то теперь вы живете в мире свободы. Вы извлекаете пользу из свободы, которую мы для вас зарабатывали столько лет. Эти пакеты дают вам возможность сесть на цепь.

А потом, если вы зайдете на выставки — о применении, посвященные применению системы GNU/Linux, они называют их выставками “Linux”. И они заставлены стендами, на которых выставляются несвободные программы, по сути ставя печать одобрения на несвободные программы. Итак, почти везде, куда вы ни обратите взор в нашем сообществе, учреждения одобряют несвободные программы, полностью отрицая идею свободы, ради которой разрабатывалась GNU. И люди могут встретиться с идеей свободы только там, только в связи с GNU и в связи со свободными программами, с выражением “свободные программы”. Вот потому-то я и прошу вас называть эту систему “GNU/Linux”. Пусть люди знают, откуда и почему вышла эта операционная система.

Конечно, одним употреблением названия вы не сможете объяснить всю историю. Можно напечатать четыре дополнительных символа, чтобы написать GNU/Linux; можно произнести на слог-другой больше. Но в “GNU/Linux” меньше слогов, чем в “Windows 2000”. [смех] Но... вы говорите этим не так уж много, но вы подготавливаете слушателей, и когда они слышат о GNU и о том, что это такое, они понимают, как это связано с их жизнью. А это, косвенно, оказывает огромное влияние. Так что помогайте нам, пожалуйста.

Вы увидите, что Microsoft называет GPL “лицензией открытого исходного текста”. Они не хотят, чтобы люди мыслили в терминах свободы как проблемы. Вы обнаружите, что они приглашают людей мыслить узко, как потребители, и конечно, даже не очень-то рационально думать как потребители, если они станут выбирать продукты Microsoft. Но они не хотят, чтобы люди думали как граждане и политики. Это им враждебно. По крайней мере, враждебно по отношению к их нынешней схеме предприятия.

Так вот, как свободные программы... да, я могу рассказать, что свободные программы означают для нашего общества. Второстепенная тема, которая может вас заинтересовать,— это что свободные программы означают для предприятий. Так вот, на самом деле свободные программы чрезвычайно полезны для предприятий. В конце концов, большинство предприятий в развитых странах пользуется программами. Только очень небольшая их часть программы разрабатывает.

А свободные программы чрезвычайно выгодны любой компании, которая пользуется программами, потому что это значит, что вы все контролируете. В основном свободные программы означают, что пользователи контролируют, что делает программа. Либо индивидуально, при достаточном желании, либо коллективно, при достаточном желании. При достаточном желании каждый может оказывать какое-то влияние. Но если вам все равно, вы с этим не возитесь. Тогда вы пользуетесь тем, что предпочитают другие. Но если вам не все равно, то у вас есть какой-то голос. Когда программы несвободны, голоса у вас по существу нет.

Когда программы свободны, вы можете поменять то, что хотите поменять. Пусть на вашем предприятии нет программистов; ничего страшного. Понимаете, если бы вы хотели передвинуть стены в своем здании, вам не обязательно нужно быть строительной компанией. Вам требуется только найти строителя и спросить: “Сколько вы возьмете за эту работу?” А если вы хотите изменить программу, которой пользуетесь, вам не нужно быть программистской компанией. Вам требуется только пойти в такую компанию и спросить: “Сколько вы возьмете за то, чтобы реализовать эти функции? И когда вы сделаете это?” А если им это не под силу, можно пойти поискать кого-нибудь другого.

Есть свободный рынок поддержки. Так что любое предприятие, которое обеспокоено поддержкой, получит от свободных программ чрезвычайную выгоду. Когда программы несвободны, поддержка — это монополия, потому что исходный текст есть у одной компании или, может быть, у небольшого числа компаний, которые заплатили огромные деньги, если он распространяется по программе обмена Microsoft, но их очень мало. И поэтому возможных источников поддержки у вас не много. А это значит, что им на вас наплевать, если только вы не сверхгигант. Для них ваша компания не достаточно важна, чтобы забивать себе голову о том, что будет, если они вас потеряют или случится что-то еще. Раз вы пользуетесь их программой, они соображают, что вы можете получить поддержку только от них, потому что перейти на другую программу — это колоссальная работа. Так что в конце концов вы, например, платите за привилегию сообщить об ошибке. [смех] А когда вы заплатили, они вам скажут: “А, ладно, мы ваш отчет отметили. Вот через пару месяцев вы сможете купить обновление и посмотреть, исправили мы это или нет” [смех]

У тех, кто поддерживает свободные программы, этот номер не пройдет. Им приходится ублажать клиентов. Разумеется, много хорошей поддержки можно получить бесплатно. Вы пишете о своей проблеме в Интернете. Может быть, ответ придет на другой день. Но это, конечно, не гарантируется. Если вы хотите уверенности, вам лучше заключить договор с компанией и платить ей. И это, конечно, один из методов, которыми работают предприятия на основе свободных программ.

Другое достоинство свободных программ с точки зрения предприятий, которые пользуются программами, заключается в безопасности и конфиденциальности. Это относится и к частным лицам, но я говорю об этом в контексте предприятий. Понимаете, когда программа несвободна, вы даже не знаете, что же она делает.

В ней могли бы быть преднамеренно заложены функции, которые пришлись бы вам не по вкусу, если бы вы знали о них, скажем, там могла бы быть лазейка, позволяющая разработчику забраться в вашу машину. Она могла бы подсматривать, что вы делаете, и отсылать сведения. Это в порядке вещей. Кое-какие программы Microsoft это делали. Но не только Microsoft. Есть и другие разработчики несвободных программ, которые подглядывают за пользователем. А вы даже не знаете, делают ли они это. И, разумеется, даже если предположить, что разработчик кристально честен, каждый программист делает ошибки. Могут быть недочеты, которые сказываются на вашей безопасности, но в которых никто не виноват. Но дело в том, что если это не свободная программа, то вы их найти не можете. И вы не можете их исправить.

Ни у кого нет времени проверить текст каждой программы, с которой он работает. Вам это не нужно. Но когда программа свободна, есть крупное сообщество, а в сообществе есть люди, которые проверяют то или другое. А вы получаете от этих проверок пользу, потому что если есть одна случайная ошибка — конечно, они появляются, время от времени, в любой программе — то они могут ее найти и устранить. И люди вряд ли преднамеренно заложат троянского коня или функцию слежки, если будут знать, что их могут в этом уличить. Разработчики несвободных программ понимают, что их не уличат. Они могут делать это тайно. А разработчику свободных программ приходится понимать, что люди посмотрят и увидят, что там есть. Так что в нашем сообществе у нас нет чувства, что мы сможем протолкнуть в глотку пользователей функции, которые им не по вкусу. Так что мы знаем, что если пользователям это не понравится, они сделают модифицированную версию, в которой этого не будет. А потом станут пользоваться этой версией.

Ведь мы все довольно разумны, мы все можем просчитать на несколько шагов вперед, так что мы едва ли заложим эту функцию. В конце концов, вы пишете свободную программу; вы хотите, чтобы людям нравилась ваша версия; вы не хотите заложить то, что многим заведомо не понравится настолько, что другая, измененная версия обойдет вашу. Так что вы просто понимаете, что пользователь — это царь в мире свободных программ. В мире несвободных программ клиент не царь. Потому что вы только клиент. Вы никак не можете влиять на  программы, которыми пользуетесь.

В этом отношении свободные программы представляют новый механизм функционирования демократии. Профессор Лессиг, сейчас он в Стенфорде, обратил внимание, что программы работают, как своего рода закон. Каждый, кто пишет программы, которыми пользуются почти все для всевозможных целей, пишет закон, регулирующий жизнь людей. Когда программы свободны, эти законы пишутся по-демократически. Это не классическая демократия — мы не проводим большие выборы, говоря: “Голосуйте все за то, чтобы сделать эту функцию”. [смех] Вместо этого мы говорим, в общем-то, что те, кто хочет реализовать функцию так, пусть делают это. А если вы хотите работать над реализацией функции по-другому, делайте это. И так или иначе это сделают, понимаете? Так вот, если многие хотят, чтобы это было так, это сделают так. И вот таким образом каждый вносит вклад в решение общества, просто предпринимая шаги в желательном ему направлении.

И вы вольны предпринимать столько шагов, сколько вы лично хотите. А предприятие вольно выполнить столько шагов, сколько они сочтут полезным. И после того как все это сложится, получится направление, в котором движется программа.

И часто очень полезно, когда есть возможность вынимать куски какой-то существующей программы, предположительно обычно большие куски, конечно, а потом писать определенное количество текстов от себя и составлять программу, которая делает в точности то, что нужно, на разработку которой не хватило бы никаких сил, если бы пришлось писать ее с нуля, если нельзя было бы выдирать большие куски из какого-то существующего пакета свободных программ.

Еще из того факта, что пользователь — царь, вытекает, что мы, как правило, очень хороши в отношении совместимости и стандартизации. Почему? Потому что пользователи это любят. Пользователи могут отказаться от программы, в которой щедро рассыпаны несовместимости. Так вот, иногда есть определенная группа пользователей, которой и нужна определенного рода несовместимость, и тогда они ее получают. Это нормально. Но когда пользователи хотят следовать стандарту, нам, разработчикам, приходится следовать ему, и мы это знаем. И мы делаем это. Напротив, если вы посмотрите на разработчиков несвободных программ, они нередко считают выгодным преднамеренно не следовать стандарту, и не потому, что думают, будто дают пользователю какую-то выгоду, а потому, что они навязывают себя пользователю, замыкают пользователя на себя. И вы даже увидите, что они время от времени вносят изменения в свои форматы файлов только для того, чтобы заставить людей получить последнюю версию.

Сейчас у архивариусов проблема: к файлам, написанным на компьютерах десять лет назад, часто невозможно получить доступ; они записаны несвободными программами, которые сейчас практически утрачены. Если бы это было записано свободной программой, ее можно было бы подновить и выполнить. И эти вещи не были бы, эти записи не были бы потеряны, не были бы недоступны. На NPR даже недавно жаловались на это и упоминали свободные программы как решение. Так что фактически применять несвободную программу для хранения ваших собственных данных — это все равно что надевать удавку себе на шею.

Итак, я рассказал, как свободные программы сказываются на большинстве предприятий. Но как они сказываются на той конкретной узкой сфере, в которую входят предприятия по разработке программ? Так вот, ответ — по большей части никак. А все потому, что 90% отрасли программирования, судя по тому, что мне говорили, приходится на разработку заказных программ, программ, которые вообще не собираются выпускать. Для заказных программ этот вопрос, этическая проблема свободы или ее отсутствия, вообще не стоит. Понимаете, вопрос в том, вольны ли вы как пользователи править и перераспространять программу. Если пользователь только один и этот пользователь владеет всеми правами, проблемы нет. Этот пользователь волен делать все это. Так что фактически любая заказная программа, разработанная одной компанией для внутреннего пользования, свободна, до тех пор, пока здравого смысла хватает, чтобы настаивать на получении исходного текста и всех прав.

И проблемы практически нет в случае программ, которые поставляются внутри часов, микроволновой печи или системы зажигания автомобиля. Потому что в этих случаях вы не получаете программы для установки. С точки зрения пользователя это не настоящий компьютер. И поэтому здесь размер этих проблем не так велик, чтобы это было важно с позиций этики. Так что по большей части отрасль программирования будет работать точно так же, как работала до сих пор. Интересно отметить, что поскольку доля занятости в этой части отрасли так велика, то даже если бы не было возможности организовать предприятия на базе свободных программ, разработчики свободных программ все же могли бы получить основную работу за счет заказных программ. [смех] Вот их сколько; отношение очень велико.

Но дело обстоит так, что предприятия на базе свободных программ существуют. Есть компании, занимающиеся свободными программами, и на пресс-конференции, которая у меня будет, к нам присоединятся люди из пары таких компаний. И, разумеется, есть также компании, которые не специализируются на свободных программах, но все-таки разрабатывают и выпускают полезные части свободных программ, и свободные программы, которые они производят, содержательны.

Итак, как работают предприятия на базе свободных программ? Ну, какие-то из них продают копии. Понимаете, вы вольны копировать это, но они все равно могут продавать тысячи копий в месяц. А другие продают поддержку и разного рода услуги. Лично я всю вторую половину восьмидесятых продавал услуги по поддержке свободных программ. Я говорил примерно так: “За 200 долларов в час я буду вносить любые изменения, какие вы хотите, в программы GNU, которые я написал. Ну да, расценки не низкие, но если это была программа, автором которой был я, люди понимали, что я могу справиться с работой за гораздо меньшее время. [смех] И так я зарабатывал на жизнь. На самом деле я получал больше, чем когда-либо до этого. Я также проводил занятия. И я занимался этим до 1990 года, когда я получил большую премию и мне больше не нужно было этим заниматься.

Но как раз в 1990 году сформировалось первое предприятие на базе свободных программ, это был Cygnus Support. Они занимались по существу того же рода делами, что и я. Я, конечно, мог бы поступить к ним на работу, но мне это не было нужно. Поскольку мне это не было нужно, я чувствовал, что для движения будет лучше, если я останусь независимым от любой компании. Таким образом я мог бы говорить хорошее и плохое о различных компаниях, занимающихся свободными и несвободными программами, без конфликта интересов. Я чувствовал, что я могу сделать для движения больше. Но если бы мне это нужно было, чтобы зарабатывать на жизнь, разумеется, я поступил бы к ним на работу. Работать на этом предприятии этично. Не было причин, по которым я мог бы стыдиться получить у них работу. Эта компания стала доходной в первый же год. Ее основали с очень небольшим капиталом, это были только деньги трех ее основателей. И она росла из года в год, принося доход каждый год, пока их не одолела жадность, тогда они стали искать вложения со стороны, а потом запутались. Но до того как их одолела жадность, у них было несколько лет успеха.

Итак, это иллюстрирует одну из поразительных сторон свободных программ. Свободные программы показывают, что для их разработки не нужно собирать капитал. В том смысле, что это полезно; это может помочь. Понимаете, если у вас какой-то капитал набрался, вы можете нанять людей, чтобы они писали кучу программ. Но многого можно добиться с небольшим числом людей. И на самом деле в колоссальной эффективности процесса разработки свободных программ состоит одна из причин, по которым миру важно перейти на свободные программы. И это также опровергает то, что говорит Microsoft, когда они заявляют, что GNU GPL — это плохо, потому что из-за нее им труднее собирать капитал, чтобы разрабатывать несвободные программы, забирать наши свободные программы и вкладывать наши тексты в свои программы, которыми они с нами не поделятся. Попросту говоря, нам не нужно, чтобы они собирали капитал таким образом. Мы все равно выполним работу. Мы выполняем работу.

Раньше говорили, что мы никогда не сделаем полную операционную систему. Сейчас мы уже сделали ее, а также многое и многое другое. И я сказал бы, что нам надо разработать на порядок больше, чтобы удовлетворить все потребности мира в публикуемых программах общего назначения. И это в мире, где 90% пользователей пока не пользуются нашими свободными программами. Это в мире, где, хотя и в отдельных отраслях промышленности, скажем, более половины всех серверов Всемирной паутины в мире работает на GNU/Linux с Apache в качестве сервера.

Аудитория. [неразборчиво] ...что вы сказали перед “Linux”?

Столмен. Я сказал “GNU/Linux”.

Аудитория. Вы сказали?

Столмен. Да, если я говорю о ядре, я называю его “Linux”. Понимаете, это его название. Ядро было написано Линусом Торвальдсом, и нам следует называть его только так, как он решил, из уважения к автору.

Во всяком случае, но в общем, на предприятиях большинство пользователей этим не пользуются. Большинство домашних пользователей пока не пользуются нашей системой. Так что когда они будут ею пользоваться, мы автоматически получим в 10 раз больше добровольцев и в 10 раз больше клиентов для предприятий на базе свободных программ, которые тогда будут. Так что это поднимет нас до величины такого порядка. Так что на настоящий момент я вполне уверен, что мы можем с этим справиться.

А это важно, потому что Microsoft хочет, чтобы мы ощущали безысходность. По их словам, единственный способ получить программы для работы, единственный способ получить инновации заключается в том, чтобы мы передали им власть. Дали господствовать над нами. Дали контролировать, что мы можем делать с программами, с которыми работаем, чтобы они могли выжимать из нас кучу денег, откладывая определенную долю из них на разработку программ, а остальное забирая в качестве барыша.

Так вот, вы не должны ощущать никакой безысходности. Вы не должны ощущать ее настолько, чтобы отказаться от своей свободы. Это очень опасно.

Другое, что Microsoft, ну, не только Microsoft — люди которые не поддерживают свободные программы, в общем принимают систему ценностей, в которой значение имеют только сиюминутные практические выгоды: сколько денег я получу в этом году, какую работу я смогу выполнить сегодня. Сиюминутное и узкое мышление. Они предполагают, что смешно представить себе, что хоть кто-то мог бы чем-то пожертвовать ради свободы.

Вчера многие выступали с речами об американцах, которые шли на жертвы ради свободы своих соотечественников. Некоторые из них шли на большие жертвы. Они даже жертвовали своими жизнями за свободу той разновидности, о которой каждый в нашей стране по меньшей мере слышал (по меньшей мере в некоторых случаях; по-моему, нам нужно исключить войну во Вьетнаме).

[За день до этого в США был День памяти. В этот день вспоминают о героях войн. — ред.]

Но, к счастью, чтобы сохранять свою свободу в пользовании программами, большие жертвы не требуются. Достаточно маленьких жертв, например научиться пользоваться командной строкой, если у нас пока нет программы с графическим интерфейсом. Или выполнять работу так, потому что у нас пока нет программы, чтобы делать это по-другому. Или платить сколько-то компании, которая будет разрабатывать определенный пакет свободных программ, чтобы вы могли получить ее через несколько лет. Различные небольшие жертвы, на которые мы все можем пойти. А в долгосрочной перспективе мы все от этого выиграем. Понимаете, на самом деле это вложение, а не жертва. Нам просто надо быть достаточно дальновидными, чтобы осознавать, что для нас хорошо вкладывать ресурсы в улучшение нашего общества, не считая пятаки и гривенники, которые каждый получит из вложенных средств.

Итак, на этом я в основном закончил.

Мне хотелось бы упомянуть, что есть новый подход к предприятиям на базе свободных программ, его предложил Тони Стенко, он называет это “свободными разработчиками”, это связано с определенной структурой предприятия, при которой есть надежда выплачивать когда-нибудь определенную часть дохода каждому, всем авторам свободных программ, которые вступили в организацию. А сейчас они обсуждают перспективы заключения со мной кое-каких довольно крупных государственных контрактов по разработке свободных программ в Индии, потому что они собираются использовать свободные программы как основу, получая таким образом огромную экономию.

Итак, теперь, по-моему, мне нужно перейти к ответам на вопросы.

Аудитория. [неразборчиво]

Столмен. Не могли бы вы говорить погромче? Я вас еле слышу.

Аудитория. Как такая компания, как Microsoft, могла бы предложить контракт на свободные программы?

Столмен. Ну, на самом деле Microsoft планирует сдвинуть значительную часть своей деятельности в сторону услуг. И то, что они планируют, мерзко и опасно, это привязка услуг к программам, одно к другому, зигзагом, понимаете? Так что, чтобы пользоваться этой услугой, вы вынуждены пользоваться этой программой Microsoft, это будет означать, что вам нужно пользоваться этой услугой, этой программой Microsoft, так что это все привязано друг к другу. Так они планируют.

Так вот, дело в том, что при продаже этих услуг не возникает этическая проблема свободных и несвободных программ. Может быть вполне допустимо обслуживать предприятия, продавая эти услуги по сети. Однако Microsoft планирует пользоваться ими, чтобы достигнуть еще большего замыкания, еще большей монополии на программы и услуги, и об этом недавно писали в статье, кажется, в “Бизнес уик”. А другие говорят, что это превращает сеть в город компании Microsoft.

А это важно, потому что, так сказать, суд постановил по антимонопольному делу Microsoft, что компанию, Microsoft, рекомендуется разделить. Но так, что это бессмысленно — это бесполезно — на часть, занимающуюся операционной системой, и часть, занимающуюся приложениями.

Но увидев эту статью, я теперь думаю, что полезно, действенно было бы разделить Microsoft на часть, занимающуюся услугами, и часть, занимающуюся программами, потребовать, чтобы они общались друг с другом только на почтительном расстоянии, чтобы услуги публиковали свои протоколы, чтобы каждый мог написать программу-клиент для связи с этими услугами, и, по-моему, чтобы им нужно было платить, чтобы получить услугу. Ну вот, это нормально. Это совсем другое дело.

Если Microsoft разделят таким образом [...] услуги и программы, они не смогут пользоваться своими программами, чтобы смять конкуренцию услугам Microsoft. И они не смогут пользоваться услугами, чтобы смять конкуренцию программам Microsoft. А мы сможем делать свободные программы, и возможно, вы, народ, сможете пользоваться ими, чтобы обращаться к услугам Microsoft, а мы не будем возражать.

Потому что, в конце концов, хотя Microsoft представляет компанию, которая занимается несвободными программами, поработившими большинство людей — другие поработили меньше народа не от недостатка усердия. [смех] Им просто не удалось поработить столько же народа. Так что проблема не в одной только компании Microsoft. Microsoft — это просто самый большой пример проблемы, которую мы стараемся решить — той проблемы, что несвободные программы отнимают свободу пользователей сотрудничать и формировать этичное общество. Так что мы не должны слишком сосредоточиваться на Microsoft, так сказать, хоть они и дали мне возможность выступить здесь. Это не делает их единственно важными. На них свет клином не сошелся.

Аудитория. Ранее вы обсуждали философские различия между открытым исходным текстом и свободными программами. Как вы смотрите на современную тенденцию дистрибутивов GNU/Linux поддерживать только платформы Intel? И к факту, что как будто все меньше и меньше программистов программируют правильно и делают программы, которые компилируются везде? И делают программы, которые просто работают в системах Intel?

Столмен. Я не вижу здесь этической проблемы. Хотя, на самом деле, компании, которые делают компьютеры, иногда переносят систему GNU/Linux на нее. Видимо, недавно это сделали в Hewlett-Packard. И они не стали платить за перенос Windows, потому что это было бы слишком дорого. А на то, чтобы поддержать GNU/Linux, по-моему, понадобилось пять инженеров на несколько месяцев. Это было легко.

Так вот, конечно, я призываю людей применять autoconf, это пакет GNU, который облегчает повышение переносимости программ. Я бы им это посоветовал. Или, когда кто-то другой устраняет ошибку, из-за которой это не компилировалось на его версии системы и присылает вам исправление, чтобы вы внесли его. Но я не смотрю на это как на вопрос этики.

Аудитория. Два замечания. Первое: недавно вы выступали в MIT. Я читал запись. И кто-то спросил о патентах, а вы ответили, что “патенты — это совершенно другой вопрос; по нему мне сказать нечего”.

Столмен. Правильно. На самом деле я могу много чего сказать о патентах, но это займет час. [смех]

Аудитория. Я хотел сказать вот что: мне кажется, что есть проблема. В том смысле, что у компаний есть причина называть и патенты, и авторские права, то, что похоже на вещественную собственность, чтобы получить это понятие, как будто они хотят воспользоваться властью государства, чтобы создать для себя своего рода монополию. Так что у этого всего общее не то, что они обращаются вокруг одних и тех же вопросов, но мотивация здесь не решение проблем общества, а стремление компаний получить монополию в их частных целях.

Столмен. Понимаю. Но, хорошо, я хочу ответить, потому что времени не очень много. Так что я хотел бы ответить на это.

Вы правы, этого они и хотят. Но есть другая причина, по которой они хотят употреблять выражение “интеллектуальная собственность”. Она состоит в том, что они не хотят поощрять людей тщательно обдумывать проблемы авторского права или патентов. Потому что авторское право и патентное право совершенно различны, и действие авторского права и патентов на программы совершенно различно.

Патенты на программы ограничивают программистов, запрещают им писать определенные виды программ, в то время как авторское право этого не делает. С точки зрения авторского права, по крайней мере, если вы написали это сами, вам это позволено распространять. Так что чрезвычайно важно разделять эти вопросы.

У них есть немного общего, на самом низком уровне, а все остальное отличается. Так что, пожалуйста, поощряйте ясное мышление, обсуждайте авторское право или патенты. Но не обсуждайте интеллектуальную собственность. У меня нет мнения об интеллектуальной собственности. У меня есть мнения об авторских правах и о патентах на программы.

Аудитория. В начале вы упомянули, что функциональный язык, такой как рецепты, представляет компьютерные программы. Здесь есть сочетание, немного отличающееся от других видов языков. Это также создает проблему в случае DVD.

Столмен. Проблемы частично сходны, но частично отличаются от того, что по природе не функционально. Аналогия распространяется на часть проблемы, но не на всю проблему. К сожалению, это выступление еще на час. У меня нет времени, чтобы вдаваться в подробности. Но я сказал бы, что все функциональные работы должны быть свободны в том же смысле, что и программы. Понимаете, учебники, руководства, словари, рецепты и так далее.

Аудитория. Что вы думаете о музыке в сети? Тут и там есть сходства и различия.

Столмен. Правильно. Я бы сказал, что минимальная свобода, которая у нас должна быть для любого рода опубликованной информации,— это свобода перераспространять ее в некоммерческих целях без изменений. Для функциональных работ нам нужна свобода публиковать в коммерческих целях измененные версии, потому что это чрезвычайно полезно для общества. Для нефункциональных работ, так сказать, созданных для развлечения, для эстетики или для выражения взглядов определенного лица, так сказать, возможно, их не следует изменять. И возможно, это значит, что вполне допустимо, чтобы авторское право распространялось на всякое коммерческое распространение их.

Помните, пожалуйста, что согласно конституции США, назначением авторского права является общественная выгода. Оно должно изменять поведение определенных частных сторон так, чтобы те публиковали больше книг. А выгода от этого состоит в том, что общество начинает обсуждать проблемы и учиться. И, так сказать, у нас есть литература. У нас есть научные труды. Цель заключается в поощрении этого. Авторские права существуют не ради авторов, не говоря уже об издателях. Они существуют ради читателей и всех, кто извлекает пользу из передачи информации, которая происходит, когда одни пишут, а другие читают. И с этой целью я согласен.

Но в век компьютерных сетей этот метод больше себя не оправдывает, потому что теперь он требует драконовских законов, которые вторгаются в личную жизнь каждого и всех терроризируют. Понимаете, годы тюрьмы за обмен со своим соседом. В век печатного станка было не так. Тогда авторское право было промышленной нормой. Оно ограничивало издателей. Сейчас это ограничение, которое издатели налагают на общество. Так что отношение власти разворачивается на 180 градусов, хотя это тот же самый закон.

Аудитория. Так что можно получить то же самое — но как в составлении музыки из другой музыки?

Столмен. Правильно. Это интересный...

Аудитория. А уникальные новые работы, так сказать,— это все-таки большое сотрудничество.

Столмен. Да. И я думаю, что это требует понятия вроде добросовестного использования. Конечно, когда берется отрывок в несколько секунд для составления какого-то другого музыкального произведения, очевидно, это должно быть добросовестным использованием. Это включается даже в стандартную идею добросовестного использования, если подумать об этом. Я не уверен, согласятся ли с этим суды, но они должны согласиться. Это не было бы каким-то изменением в системе, которая до сих пор существовала.

Аудитория. Что вы думаете о публикации публичной информации в фирменных форматах?

Столмен. О, этого не должно быть. То есть государство не должно требовать, чтобы граждане пользовались несвободной программой для доступа, для связи с государством любым образом, в любом направлении.

Аудитория. Я был, как я теперь буду говорить, пользователем GNU/Linux...

Столмен. Благодарю. [смех]

Аудитория. ...последние четыре года. Для меня было проблематично, и это важно, я думаю, для всех нас,— просмотр Всемирной паутины.

Столмен. Да.

Аудитория. Одной из явных слабостей при пользовании системой GNU/Linux является просмотр Всемирной паутины, потому что превалирующее средство для этого, Netscape...

Столмен ...не является свободной программой.

Позвольте мне ответить. Я хочу перейти прямо к делу, чтобы охватить побольше. Итак, да, имеется ужасная тенденция, люди применяют Netscape Navigator на своих системах GNU/Linux. И на самом деле все системы, которые производятся в коммерческих целях, включают его в себя. Так что ситуация парадоксальна: мы так упорно работали над созданием свободной операционной системы, а теперь, если вы пойдете в магазин, вы найдете там версии GNU/Linux, большинство из них называет себя “Linux”, и они не свободны. Ну ладно, часть из них. А потом, есть Netscape Navigator, а может быть, и другие несвободные программы. Так что свободную систему найти очень трудно, если вы не разбираетесь в этом. Или, конечно, если вы не можете установить Netscape Navigator.

Так вот, на самом деле свободные браузеры существуют уже много лет. Есть свободный браузер, которым я обычно пользуюсь, под названием Lynx. Это свободный браузер, он не графический; он текстовый. Это огромное преимущество, потому что вы не видите рекламу. [смех] [аплодисменты]

Но как бы то ни было, есть свободный графический проект под названием Mozilla, который теперь подходит к стадии, когда им можно пользоваться. И я иногда им пользуюсь.

Аудитория. Konqueror 2.01 показал себя неплохо.

Столмен. А, да. Так что это еще один свободный графический браузер. Итак, мы в конечном итоге решаем эту проблему, по-моему.

Аудитория. Не могли бы вы рассказать о философско-этическом различии между свободными программами и открытым исходным текстом? Считаете ли вы его непреодолимым?..

[смена ленты; конец вопроса и начало ответа отсутствует]

Столмен. ...свободу и этику. Или вы просто говорите: “Ну, я надеюсь, компании решат, что более выгодно позволить нам делать это”.

Но, как я говорил, во многих практических работах не так важно, каковы политические взгляды человека. Когда человек предлагает помощь проекту GNU, мы не говорим: “Вы должны соглашаться с нашими политическими взглядами”. Мы говорим, что в пакете GNU вы должны называть систему GNU/Linux и что вам надо называть его свободной программой. Что вы говорите вне контекста проекта GNU — это ваше дело.

Аудитория. Компания IBM начала кампанию за то, чтобы продавать государственным учреждениям свои новые большие машины, они выставляли Linux как одно из достоинств, они говорят “Linux”.

Столмен. Да, конечно, на самом деле это системы GNU/Linux. [смех]

Аудитория. Да-да! А скажите это тому, кто руководит продажами. Он про GNU ничего не знает.

Столмен. Сказать кому?

Аудитория. Тому, кто руководит продажами.

Столмен. А, да! Проблема в том, что они уже тщательно выбрали, что они хотят выставлять в качестве достоинств. И вопрос о том, что точнее, что честно или как правильно это называть, не представляет главного вопроса, который важен для такой компании. Так вот, в каких-то небольших компаниях, да, там есть шеф. И если шеф склонен думать о таких вещах, он может принять такое решение. Но не в гигантской корпорации. Это позор, так сказать.

Есть другой, более важный и более содержательный вопрос о том, что делает IBM. Они говорят, что вкладывают миллиард долларов в “Linux”. Но, может быть, мне надо поставить в кавычки и “вкладывают”, потому что какие-то из этих денег люди получают за разработку свободных программ. Это действительно вклад в наше сообщество. Но другие части идут на написание несвободных программ или на перенос несвободных программ под GNU/Linux, а это не является вкладом в наше сообщество. Но IBM смешивает все это вместе в этом заявлении. Что-то из этого может быть рекламой, что-то частично вкладом, даже если это частично неверно. Так что это сложная ситуация. Что-то из того, что они делают, представляет вклад, а что-то нет. А что-то такое вроде того, но не совсем. И нельзя просто свалить все вместе и думать: “Ого! Ух ты! Миллиард долларов от IBM!” [смех] Это сверхупрощение.

Аудитория. Расскажите, пожалуйста, подробнее о замысле, который воплощен в Стандартной общественной лицензии.

Столмен. Ну, вот — простите, я уже отвечаю на вопрос. [смех]

Шонберг. Вы хотите оставить какое-то время на пресс-конференцию? Или вы будете продолжать здесь?

Столмен. А кто здесь собрался на пресс-конференцию? Прессы что-то маловато. А, трое... хорошо. Вы можете подождать, пока мы... пока я отвечу на все вопросы, минут десять или около того? Хорошо. Итак, я продолжу отвечать на вопросы.

Итак, замысел, который воплощен в GNU GPL? Частично это было то, что я хотел защитить свободу сообщества от явлений, которые я только что проиллюстрировал на примере X Windows, они происходили и с другими свободными программами. На самом деле, когда я думал об этой проблеме, X Windows еще не выпустили. Но я видел, что это произошло с другими свободными программами. Например, с TeX'ом. Я хотел гарантировать, что у всех пользователей будет свобода. В противном случае, я сознавал, что я мог написать программу и, возможно, многие пользовались бы ею, но у них не было бы свободы. И какой тогда в этом смысл?

Но другой проблемой, о которой я думал, было то, что я хотел дать сообществу почувствовать, что об него нельзя вытирать ноги, что оно не добыча для любого паразита, который на него набредет. Если вы не применяете авторское лево, вы по сути говорите: [кротко] “Берите мои программы. Делайте, что хотите. Я не скажу нет”. Так что кто угодно может прийти и сказать: [очень твердо] “Ага, я хочу сделать несвободную версию этого. Я просто возьму это”. А потом, конечно, они сделают какие-то улучшения, эти несвободные версии станут привлекать пользователей и вытеснять свободные версии. И чего тогда вы достигли? Вы только внесли пожертвование в какой-то проект несвободных программ.

А когда люди это видят, когда они видят, как другие забирают то, что я делаю, и не отдают ничего взамен, это может деморализовать. И это не просто умозрительное заключение. Я видел, как такое происходило. Это было одним из факторов, который уничтожил наше старое сообщество, к которому я принадлежал в семидесятых годах. Люди начали переставать сотрудничать. И мы предполагали, что таким образом они получают выгоду. Они определенно действовали так, как если бы они думали, что им это выгодно. А мы осознавали, что они просто пользуются сотрудничеством и не отдают ничего взамен. И мы ничего не могли с этим поделать. Это обескураживало. Мы, те из нас, кому это не нравилось, даже обсуждали это, но не смогли придумать, как нам прекратить это.

Итак, GPL была составлена, чтобы предотвратить это. Там сказано: “Да, вступайте в наше сообщество и пользуйтесь этими программами на здоровье. Вам можно решать с их помощью всевозможные задачи. Но если вы выпускаете измененную версию, вам надо выпустить ее в нашем сообществе, будучи частью нашего сообщества, частью мира свободы”.

Итак, на самом деле все равно есть много способов получить пользу от нашей работы и не вносить вклад, например не обязательно писать никакие программы. Многие пользуются GNU/Linux и не пишут никакие программы. Никто не требует, чтобы вы делали для нас что-нибудь. Но если вы делаете определенные вещи, то вы должны внести свой вклад. А означает это, что об наше сообщество нельзя вытирать ноги. И по-моему, именно это помогло дать людям силу почувствовать: “Да, мы не будем сгибаться под ноги кому угодно. Мы выстоим”.

Аудитория. Да, у меня был такой вопрос: рассматривая программы свободные, но без авторского лева, поскольку каждый может взять их и сделать несвободными, разве нельзя кому-то так же взять их, внести какие-то изменения, и выпустить все это под GPL?

Столмен. Да, это возможно.

Аудитория. Тогда это поместит все будущие копии под GPL.

Столмен. Из этой ветви. Но вот почему мы этого не делаем.

Аудитория. Что?

Столмен. Вот почему мы обычно этого не делаем. Позвольте объяснить.

Аудитория. А, да.

Столмен. Мы могли бы, если бы хотели, взять X Windows, поместить копию под GPL и вносить в нее изменения. Но есть гораздо большая группа людей, которые работают над улучшениями в X Windows и не помещают это под GPL. Так что если бы мы делали это, мы отделились бы от них. А это в их отношении не очень хорошо. А они составляют часть нашего сообщества, вносят вклад в наше сообщество.

Во-вторых, это обратилось бы против нас, потому что они делают гораздо больше работы над X, чем делали бы мы. Так что наша версия была бы хуже их, ею не стали бы пользоваться, а значит, к чему вообще все эти хлопоты?

Аудитория. Угу.

Столмен. Так что когда человек подготовил какое-то улучшение в X Windows, я говорю, что он должен сотрудничать с группой разработчиков X. Послать им это и позволить пользоваться этим, как у них принято. Потому что они разрабатывают очень важный экземпляр свободной программы. Для нас полезно сотрудничать с ними.

Аудитория. Но, в отношении X, конкретно, около двух лет назад Консорциум X зашел далеко в несвободный открытый исходный текст...

Столмен. Ну, на самом деле это не было открытым исходным текстом. Это не было и открытым исходным текстом. Может быть, они сказали, что оно было им. Я не помню, говорили они это или нет. Но это не был открытый исходный текст. Это было ограничено. Нельзя было распространять в коммерческих целях, по-моему. Или нельзя было в коммерческих целях распространять измененную версию, или что-то вроде того.

Да, именно такую возможность оставляет в отношении вас лицензия без авторского лева. На самом деле у Консорциума X была очень жесткая политика. Они говорят: “Если в вашей программе хоть какое-то авторское лево, мы вообще не будем ее распространять. Мы не хотим помещать это в наш дистрибутив”.

Итак, под таким давлением многие отказались от авторского лева. А в результате все их программы отказались беззащитными, впоследствии. Когда те же люди, которые вынуждали разработчика быть слишком всеразрешающим, потом люди из X сказали: “Ладно, теперь нам можно наложить ограничения”, что с их стороны было не очень-то этично.

Но и в этой ситуации разве мы захотели наскрести ресурсы, чтобы поддерживать альтернативную версию X под GPL? А смысла в этом никакого не было. У нас было много других неотложных дел. Пусть лучше этим занимаются они. Мы можем сотрудничать с разработчиками X.

Аудитория. Можете ли вы что-то сказать о том, является ли GNU товарным знаком? Будет ли практичным включать в Стандартную общественную лицензию GNU допущение товарных знаков?

Столмен. Мы действительно подали заявку на регистрацию GNU в качестве товарного знака. Но это никак не связано с этим вопросом. Почему — это долгая история.

Аудитория. Вы могли бы потребовать отображения товарного знака программами под GPL.

Столмен. Нет, не думаю. Лицензии распространяются на отдельные программы. А когда программа входит в проект GNU, никто об этом не лжет. Название системы в целом — другой вопрос. И это напрямую к делу не относится. Нет смысла обсуждать это дальше.

Аудитория. Если бы была кнопка, нажатием которой вы могли бы заставить все компании освободить их программы, вы бы на нее нажали?

Столмен. Ну, я бы применил это только для публикуемых программ. Понимаете, я думаю, что у людей есть право написать программу для себя и пользоваться ею. В том числе и у компаний. Это вопрос конфиденциальности. И хотя могут быть случаи, когда это нехорошо, например, если бы это было чрезвычайно полезно для человечества, а вы скрывали бы это от него. Это было бы зло, но другого рода. Это другая проблема, хотя и из той же сферы.

Но я и вправду думаю, что все публикуемые программы должны быть свободны. Имейте в виду, что когда программа не свободна, это из-за вмешательства государства. Государство вмешивается, чтобы сделать ее несвободной. Государство создает особые юридические полномочия, которые вручаются владельцам программ, чтобы они могли заставлять полицию не давать нам пользоваться программами определенным образом. Так что я определенно хотел бы положить этому конец.

Шонберг. Выступление Ричарда неизменно порождает огромное количество интеллектуальной энергии. Я предложил бы направить какую-то ее часть на применение, а может, и написание свободных программ.

Нам нужно завершать обсуждение. Мне хочется сказать, что Ричард привнес в профессию, которая известна публике своей крайне аполитичной въедливостью, пласт политического и нравственного обсуждения, беспрецедентный, по-моему, в нашей профессии. И мы очень ему за это обязаны. Мне хотелось бы объявить перерыв.

[Аплодисменты]

Столмен. Вы можете выходить, когда хотите, вообще-то. [смех] Я вам не тюремный надзиратель.

[Аудитория расходится на перерыв...]

[параллельные диалоги...]

Столмен. И последнее. Наш сайт: www.gnu.org.